-  Есть подмастерье с таким именем, - ответил портной, - только откуда ты его знаешь?

    -  От блюда, - почему-то сказал Алеша.

    Что такое блюдо я знала, но почему он сказал, что узнал о Семене от блюда, а не от меня, не поняла, но спросить не решилась.

    -  Красивый, говоришь? - переспросил Фрол Исаевич.

    От внезапного гнева его лицо стало красным, и он сильно ударил кулаком о ладонь.

    -  Так вот оказывается в чем дело! Ну, я его стервеца!..

    -  Фрол Исаевич, - укоризненно сказал Алеша, - вы же умный человек. Девушка влюбилась, признаться вам боится, вот и впала в смертельную тоску. А вы еще натравили на нее ненормального немца, он из нее чуть всю кровь не выпустил.

    -  Семен пустой человек, - ответил портной, - на прошлой неделе напился пьяным, начал буянить, вот я и велел его гнать в шею. Да видно, барин, твоя правда, сейчас понял, как я его прогнал, Дуня-то и занедужила. Только сам посуди, зачем мне такой зять?!

    -  Вам не о нем нужно думать, а как дочь спасти. Приблизьте его, приласкайте, пусть он себя покажет. Если окажется пьяницей и пустым человеком, пусть она сама это увидит.

    Портной хмурился и возражал Алеше, но я уже знала, что он про себя согласиться уступить дочери. После него я начала слушать, что думает Дуня. Как только речь зашла о Семене, она тотчас очнулась и начала подслушивать разговор, притворялась, что лежит без памяти. Мне стало ее жалко, но потом еще жальче стало себя. Обо мне так никто никогда не убивался. Даже когда я умирала, за меня переживал только один Алеша. Я с благодарностью посмотрела на него и вдруг поняла, что он мой самый близкий человек, и я не побоюсь никакого греха и дам ему все, что он только от меня захочет.

    Потом мне весь вечер пришлось хлопотать с больной Дуней. Сначала мы с теткой Степанидой кормили ее куриным взваром, который Алеша называл бульоном. Потом мыли в корыте, и укладывали спать. А когда пришло время ложиться нам, мне не спрашивая, постелили на женской половине в комнате хозяйки тетки Степаниды. Алеша по этому поводу очень расстроился, а я сделала вид, что очень рада ночевать со старой знакомой.

    Степаниду Котомкину я немного знала. Ее родители жили рядом с нами, и она иногда по церковным праздникам их навещала. Женщиной тетка Степанида была хорошей, доброй, не кичилась богатством и всегда, когда приезжала к своим, одаривала гостинцами и нас, соседских ребятишек.

    Теперь, когда ее дочка ожила, она не могла нарадоваться ни на нее, ни на чудодейственного лекаря. Когда мы легли, я очень хотела спать, но она помешала, заговорила о своих деревенских родичах и знакомцах.

    Когда я рассказала все новости, Степанида завела разговор о новом барине, а под конец начала допытываться о нас с Алексеем Григорьевичем. Я рассказала о нем все, что и без того знали дворовые, но ей этого было мало. Очень уж ей хотелось узнать, что у нас с ним было.

    -  Значит, ты теперь при нем? - как бы невзначай, интересовалась она.

    -  Да, тетя Степанида, он же меня от смерти спас, вот теперь за собой и возит, - ответила я.

    -  А как у вас с ним? - осторожно пытала она, изнывая от любопытства.

    -  Если ты об этом, то у нас ничего с ним нет, - ответила я, - я ведь замужем!

    -  Знаю, как ты замужем… Неужто барин тебя ни к чему не принудил?

    -  Не принудил, он не такой и я не такая! - гордо ответила я.

    Тетка Степанида не поверила, подумала, что я вру, как в таких делах врут все бабы и подъехала с другой стороны:

    -  А тебе-то самой он люб?

    Я хотела сказать, что нет, не люб, но как-то само собой получилась, что сказала правду.