-  Садись сзади меня на круп, - строго приказал мальчишка посыльный, свысока посмотрев на мои босые ноги и синий линялый сарафан. - Барин велел тебе быть срочно!

    Я со страхом посмотрела на огромную, неоседланную лошадь. Упасть с такой высоты, значило разбиться насмерть.

    -  Ты, паренек, езжай сам, а я уж как-нибудь дойду пешком, - отказалась я.

    Парнишка рассердился и начал на меня кричать, что я самовольничаю, и он пожалуется на меня барину.

    -  Ишь, ты, деревня, немытая! - ругался он. - Знаешь, что тебе за ослушание полагается? Видать батогов хочешь попробовать? Будут тебе батоги!

    На его крик из избы вышел отчим Филат Макарыч. Он послушал как ругается дворовый, спрятал от меня глаза, и сказал, глядя куда-то в сторону:

    -  Ты уж, дочка, того, покорись. Что поделаешь, такая наша доля!

    Я не поняла, почему я должна покориться и слушаться какого-то молокососа. Однако по привычке к послушанию, не стала перечить отчиму и позволила подсадить себя на широкий лошадиный круп. Сидеть, обхватив ногами, теплые бока было неловко, но приятно. Парнишка ловко вскарабкался на лошадь и сразу нарочно погнал ее рысью. Я испугалась, но не показала вида. Сарафан у меня тотчас раздулся, так что из под него высунулись мои голые ноги.

    Когда я привыкла к езде и поняла, что не упаду, скакать на коне оказалось приятно. Спина у него была теплой и мягкой. Я это хорошо чувствовала ногами и голым задом.

    По вечернему времени улица была пуста, и никто из соседей не видел моего отъезда. Посыльный, между тем пустил лошадь галопом. Она стремглав помчалась по улице, а я изо всех сил вцепилась в кушак паренька и прижалась к его спине, чтобы не упасть.

    Само имение находилось от нашей избы всего в полуверсте, но мой провожатый, почему-то, поехал не прямо, а в объезд, кружным путем. Спрашивать, у него, почему он не едет прямо, я не стала. Он сидел на лошади какой-то напряженный, и делал вид, что не обращает на меня никакого внимания. К тому же, сначала мне было не до вопросов и разговоров, я боялась разбиться. Когда же немного привыкла, у меня от сидения на лошади что-то случилось с ногами. Они вдруг как бы ослабли, и я подумала, что сейчас упаду. Тогда я сильнее сжала ногами лошадиные бока, но это не помогло. Теперь меня начало свербеть внизу живота. Я испугалась, что это случилось от внезапной хвори, и я в одночасье помру как отец, но свербело как-то не больно, а даже сладко. Я покрепче вцепилась в парнишкин пояс и начала сжимать и разжимать ноги. Это было так здорово, что когда мы, наконец, доехали до поместья, я была, словно пьяная и как мешок с картошкой начала валиться на землю. Мальчишка меня подхватил и медленно опустил на землю, нарочно, больно сжав руками груди.

    -  Ты это чего? - сердито спросила я, и оттолкнула его от себя.

    -  Ишь ты, какая недотрога! - сказал он, глупо захихикав. Потом спросил. - Хочешь, я за тебя буду заступаться?

    Пока мы доехали глаза у него стали какие-то мутные, а портки между ног топорщились. Я поняла, что у него на уме баловство и потребовала:

    -  Отстань, больно ты мне нужен! Веди меня к барину.

    Паренек шмыгнул носом, отерся рукавом рубахи и сказал отворачиваясь:

    -  Сама иди, дорогу и без меня найдешь, дура деревенская!

    -  Сам дурак, - по привычке ответила я, и робко огляделась.

    На господском дворе я была впервые. Изба у нашего помещика была огромная под зеленой крышей, а окна такие большие, что в них можно было заехать прямо верхом на лошади. От такого великолепия я совсем оробела, так что не знала, что мне делать дальше.