Изменить размер шрифта - +

На базаре в Чернигове, куда я завернул с дочкой за сливами, к нам подошел опустившийся, запойный мужик, заглянул мне в лицо тусклыми глазами и хрипло спросил:

— Летчик?

Был я в штатском, никакими «профессиональными чертами» вроде не отмечен, так что удивился и сказал:

— Допустим.

— На «лавочкиных» летал… — не то поинтересовался, не то сообщил неожиданный собеседник. — Отстегни трешничек.

Испытывая странное чувство неловкости и, как ни глупо, некоторого удовлетворения — узнают! — я сунул мужику пятерку.

Он взял деньги и ухмыльнулся:

— А летчик Абаза — на высоте!

И тогда только я сообразил: это же Носов! Наш Носов, лишенный крыльев.

Поговорить не пришлось: Носов поспешно удалился, даже не обернувшись.

Увы, боевые потери случались разные.

 

19

 

Когда-то по городу бродили китайцы — показывали фокусы, жонглировали во дворах. У них были непроницаемые, будто изваянные лица. Их представления шли в торжественном молчании. Когда зевак собиралось много и они начинали невольно теснить артистов, фокусник или жонглер брал в руки веревку с ярким деревянным шариком на конце и так ловко раскручивал шарик, что он свистел под самыми носами у зрителей и заставлял всех пятиться, расширяя свободный круг.

Мне нравились молчаливые китайцы, их незатейливый репертуар, игрушки из гофрированной бумаги — веера, шары, рыбы, драконы, которыми китайцы приторговывали по ходу дела. Но больше всего, можно сказать, на всю жизнь, поразил меня старик — между двумя кольями ему протягивали веревку и он, легко балансируя желтыми веерами, ходил по этой веревке, присаживался, ложился… Было что-то колдовское в непринужденности, с какой он держался на ничтожной опоре.

Возможно, этот номер особенно нравился мне потому, что сам я отличался исключительной косолапостью — спотыкался, падал, все на свете ронял.

В нашем дворе был газон, огороженный проволокой, натянутой на железных штырях. Загородочка чисто символическая, высотой в каких-нибудь двадцать пять или тридцать сантиметров. И я надумал: а не освоить ли мне искусство баланса сначала на этой невинной проволоке?

Кто-то разъяснил мне назначение вееров. Вооружившись двумя старыми вениками, я начал упражнения. Поначалу, едва вскочив на проволоку, я вынужден был тут же соскакивать, но постепенно мне стало удаваться задерживаться, сколько-то стоять и даже двигаться. В конце концов, хоть и с грехом пополам, я выучился ходить по проволоке между штырями, поворачиваться, подпрыгивать и следовать в обратном направлении.

Мои упражнения прервала зима.

Весной я сделал очень важное открытие — оказывается, смотреть надо не под ноги, а в самый дальний конец проволоки, и тогда ощущение равновесия делается острее, а вместе с тем, как бы это лучше выразиться, спокойнее себя чувствуешь.

К концу второго лета я заметно преуспел в своих стараниях. Во всяком случае, ходил, бегал, поворачивался на проволоке почти без осечек. Верно, садиться, а тем более ложиться, как старику китайцу, мне не удавалось, не дошел до такой кондиции…

На полевой аэродром прилетела к нам бригада цирковых артистов. Праздник! В будни войны ворвалась вдруг веселая, дурашливая струя из такого далекого детства. Пожалуй, никаких других артистов, а прилетали к нам и певцы, и танцоры, и декламаторы, не принимали так сердечно, так радостно, так по-свойски, как цирковых.

В программе был и такой номер — девушка плясала на туго натянутой проволоке, лихо носилась между двух довольно высоких опор и в заключение крутила заднее сальто.

Справедливости ради не стану называть ту акробатку необыкновенной красавицей, не буду слишком уж превозносить ее мастерство. И сейчас станет ясно почему…

А пока: карельский лес, над головами хмурое прохладное небо и ожидание — поднимут или не поднимут по тревоге: я смотрел выступление артистов из кабины дежурного истребителя, затянутый в подвесные ремни парашюта, пристегнутый к сиденью страховочным поясом, со шлемофоном на голове, все это и сделало свое дело.

Быстрый переход