— Здравия желаю, товарищ гвардии генерал-лейтенант. Как только вы меня запомнили?

— Есть у меня нюх, штурмовик. И память — тоже! А летаешь ты как? Как брешешь?

— Никак нет, товарищ гвардии генерал-лейтенант. Летаю куда лучше: я брехун — любитель, а летчик — профессионал.

Почему-то это ему не понравилось. Генерал нахмурился, отвернулся от меня.

— Профессионал?! — И, обращаясь к Носову: — Где твоя машина, командир? Сейчас я слетаю с этим профессионалом на свободный воздушный бой. Поглядим, какой он на самом деле профессионал.

На высоте в две тысячи метров мы разошлись в противоположные стороны, чтобы через восемьдесят секунд встретиться в стремительной лобовой атаке.

Я твердо знал: в учебно-тренировочном воздушном бою предельно допустимое сближение на встречных курсах не должно быть меньше четырехсот метров. Но решил: первым не сверну!

Он — начальник, вот пусть и отвечает за безопасность, пусть обеспечивает…

Мы дрались минут семь.

Никогда раньше я так не старался в учебно-тренировочном бою.

«Вотты, — думал я, — сомневаешься, какой я профессионал? А почему? У тебя звание выше, орденов больше… И что с того? Себя не пожалею, тебя не пожалею, лучше столкнусь, чем уступлю! Ты — летчик, я знаю, но и я — летчик. Истребитель должен быть злым… в бою…»

Небо становилось из голубого черным, снова голубым и — розовым, потом опять чернело; спина уже переламывалась, и вся требуха поднималась из живота к горлу… Играли перегрузки.

Эта мука не кончалась и, казалось, никогда не кончится. Но так не бывает, всему приходит тот или иной конец.

Я услышал в наушниках шлемофона голос Суетина:

— Выход из боя! Выход из боя… Снижаемся в паре. Через пять минут я стоял перед генералом.

Заметил: у него лопнул кровеносный сосудик в глазу и белок сделался светло-розовым. Сознаюсь: обрадовался. Розовый белок свидетельствовал — и генералу досталось в этом бою…

— Ты всегда так дерешься?

— По вдохновению, — сказал я и притаился. Что последует?

— Ты — опасный нарушитель, Абаза. С тобой надо бороться.

— Так точно, товарищ генерал, — как война кончится, Гитлеру капут сделаем, можно будет за меня приниматься.

— Напрасно смеешься, — сказал он задумчиво, — если ты доживешь до конца войны, Абаза, так приблизительно и будет: ты очень опасный нарушитель.

Часом позже, вполне удовлетворенный столь тревожно начатым днем, я заканчивал тренировочный пилотаж в зоне.

Пилотаж! Иду резко вверх, оборачиваюсь «бочкой», ложусь на спину и — к земле. Ох и машина «лавочкин»! Фантастика! Может, чуть тяжеловата, если откровенно сказать, но за ручкой ходит, но высоту берет…

Поглядел на часы: мое время кончилось. Подумал: пора. И тут увидел — на светлом покрове земли движется четкая тень. Пригляделся — По-2. Низко-низко летит, будто крадется.

Особо ни о чем не размышляя, я опрокинул своего зверя через крыло на спину, слегка довернул на пикировании и ринулся на «цель». Захватить По-2 в перекрестье пушечного прицела — не трудная задача. Но этого мне показалось мало: а если впутать его в струю «Лавочкина», вот перепугается парень…

И впутал.

Проскочил под «противником» и сразу под самым его носом рванул горку…

Сел в положенное время. Никаких сомнений или угрызений не испытывал. Думал только об одном: до чего же хороша машина «лавочкин».