Голос Мисук оборвался. Довольно долго колдун и его бывшая ученица сидели молча. Наконец Кагеру сказал мрачно:

— Хорошо. Теперь у меня появилась еще одна причина его убить.

— Ха! Опоздал. Кима тебе не найти, он спрятан так, что его не найдут даже боги, и вовсе даже не в монастыре, а совсем в другом месте. К счастью, у него хватает сильных заступников.

— Если все они подобны тебе, — насмешливо сказал мокквисин, — то Мотылек расстанется со своей мотылиной жизнью еще до конца этого года. И я позабочусь, чтобы это расставание было нелегким.

Мисук вдруг придвинулась так близко к Кагеру, что он ощутил ее дыхание на своем лице.

— Как же! Ты превратился в ничто, сихан, — промурлыкала она, заглядывая ему прямо в глаза. — Вся твоя власть, вот она — пепел и сажа! Сидишь тут как паук и строишь козни, а сам не можешь повелевать даже собственным телом. Ты уже не тот учитель, что раньше, ты превратился в старую сморщенную ящерицу. Куда тебе до Кима! Знаю, ты желал бы задержать меня тут — так попробуй! Смотри, я совсем рядом!

В тот самый миг, когда руки колдуна были готовы схватить ее, она исчезла. И снова появилась из пустоты — на этот раз у дверей.

— Кстати, — словно бы вспомнила Мисук, натягивая поношенный ватник. — Тот синеглазый… который то ли демон, то ли призрак… он тоже сказал, что любит меня. Правда, забавно? И что даже смерть его не остановит. Но чья смерть, не уточнил. Вот тебе загадка — подумай над ней на досуге…

Мисук музыкально засмеялась, шагнула за порог — и пропала во тьме зимней ночи. Кагеру остался сидеть у столика, посреди вороха свитков. Голова у него шла кругом.

В тени возле двери, словно отсвет жаровни, блеснули две красные точки, затем из темноты появилась морда черного волка. Демон посмотрел вслед девушке и издал негромкий рык.

— Нет, Тошнотник, сегодня нам ее не догнать, — тихо сказал Кагеру. — Но ты не беспокойся. Она от нас не уйдет…

Он провел рукой по лицу, словно прогоняя сон, и принялся собирать рассыпанные свитки.

Мисук не обратила на них внимания, и зря. Сказки, легенды, пьесы… Никто не воспринимает их всерьез. А между тем именно они — самое надежное хранилище запретной памяти.

По крупицам Кагеру восстановил почти весь пантеон древнекиримских богов. Боги грома, огня, моря и луны, солнца и сева… Конечно, никаких имен — память о них была стерта имперскими чарами. Но нигде не было упоминания о том единственном боге, имя которого Кагеру знал.

Сахемоти.

…Страшнее той бури не помнили на островах Кирим. Несколько дней дул ветер с моря, пока не превратился в ураган. Ветер принес ливень, да такой, будто море встало на дыбы и набросилось на побережье. Океан превратился в адский котел, в царство смерти. И как будто мало было ветра с ливнем, началась гроза — это поздней-то осенью. Низкое серое небо почернело, в тучах вспыхивали сполохи, словно хищные глаза демонов. Глухой громовой раскат — и по дымным облакам к горизонту покатилась огненная волна…

Святилище на горе Омаэ стояло у самого моря, ступени его парадной лестницы спускались к воде. Не будь оно на вершине холма, волны бы мгновенно разорили его, но и так храму приходилось туго. Крышу давно унесло, разбросало лазурные черепицы до самого Ниэно, внешние галереи рухнули, не выдержав натиска бури, однако до нижних ярусов море и ветер пока не добрались. Грохот волн и завывание ветра сливались в один монотонный рев, каменные стены содрогались от тяжелых ударов ветра.