И это было не всё. Сам Ла Тремуйль при полной поддержке Бурбона-Монпансье и д’Обиньи намекнули Его Величеству, что в войне порой лучше использовать тех, кого не жалко. Например, итальянцев из числа тех, кого можно заставить служить короне Франции. Из той же Савойи сначала, а затем из иных небольших государств, которые окажутся на пути армии. Но сначала только Савойя, потому как это герцогство и завоёвывать не надо, оно и так запугано Францией до дрожи во всех частях тела.

Из Савойи, хорошенько встряхнув герцогство, можно было выжать до девяти тысяч солдат. Ещё был Милан, но там и выжимать ничего не придётся — герцог Лодовико Сфорца сам призвал их на помощь. В своих целях, желая удержать в обход признанных наследников отравленного герцога полученную корону. Только это не имело значения. Совсем. Он вынужден будет сражаться во благо Франции, иного выбора у этого итальянца просто нет.

— Темнеет, Ваша Светлость, — отвлёк Ла Тремуйля от размышлений один из шевалье его свиты. — Армия скоро станет на ночлег. Для вас уже нашли самое лучшее место, в замке одного из местных владельцев. Он… не возражал.

Иначе сказать, возражать не осмелился. Маршал хорошо понимал эти тонкости, как-никак не первый помотался по разным краям, участвовал в отдельных сражениях и целых войнах.

— Хорошо, Гастон. И разыщи д’Ортеса и графа де Граммона, пусть они составят мне компанию за ужином.

С этими двумя маршалу просто необходимо было поговорить в очередной раз. Д’Ортес отвечал за разведку в его армии, подчинённые этому шевалье люди частой сетью проходились по окрестностям, находя для армии наиболее подходящий путь и одновременно уберегая от вражеских засад, если таковые имелись. А вот граф де Граммон в разведке мало что понимал, зато мог и умел думать и делать далеко идущие выводы. Ему нужны были лишь сведения, карты местности и тишина. Тогда он создавал планы, последующей корректировкой и воплощением в жизнь которых занимался уже сам маршал. Граф на такое был не способен. Полное отсутствие умения реагировать на события, идущие не по составленному им плану. Де Граммон начинал теряться, затем паниковать и… ничего путного из этого не выходило. Поэтому он был хорош лишь перед сражением, но не во время него. Маршал Франции Луи де Ла Тремуйль знал про эту особенность своего человека, поэтому использовал лишь там, где это действительно имело смысл.

Прошло часа два, не больше, и вот эти двое уже сидят за одним с ним, маршалом, столом, уделяя внимание не столько ужину, сколько словам Ла Тремуйля. А ему было и что сказать, и что спросить.

— Местные нобили боятся, — докладывал д’Ортес, преданно пожирая глазами как маршала, так и блюдо с жареными курами. — Страх не даст им нам вредить, и он же позволит получить те войска, о которых вы говорили. Только нужно время.

— Мы возьмём ту часть, которая есть. И прикажем собирать оставшихся под наблюдением оставленных шевалье их тех, кто разбирается в таких делах. Дальше.

— А дальше Милан, Ваша Светлость. Нас там ждут и готовы принять со всем почётом и уважением. Герцог Лодовико Сфорца боится не нас, а других.

— Тогда о других…

Д’Ортес и де Граммон переглянулись, словно без слов советуясь, кому из них начинать. Может и впрямь так, ведь знали они друг друга не первый год, успели многое понять о привычках и характерах друг друга. Но сначала заговорил граф де Граммон.

— Сенигаллия, последний оплот делла Ровере в Папской области, пала. Представители рода, все без исключения, уплыли на кораблях, забрав казну и всё ценное, что можно было погрузить, ведь у Рима почти нет военных кораблей.