Я покачала головой, однако спросить о том, что больше всего интересовало меня в данный момент, оказалось совсем нетрудно. Вытащив руку из-под одеяла, я повела ею кругом и спросила:

– Керкира? Это... Керкира?

Вызванный этим вопросом шторм кивков и утвердительных «не» доставил мне чисто физическое облегчение. Начать человеческое общение, знать, где ты находишься, – какая благодать! Бог весть какого еще ответа я ждала: полагаю, обрывки пережитого кошмара еще витали вокруг меня и лишь четкое, облеченное в слова подтверждение, что все хорошо, могло окончательно вывести меня из дурного сна – близкой и одинокой гибели в море, заточения на «Алистере» в лапах Годфри, неизвестного черного утеса, на который я карабкалась из последних сил. Это был остров Корфу, и это были греки. Я была спасена.

– Я англичанка, – промолвила я. – Вы говорите по-английски?

На этот раз головы закачались отрицательно, но я услышала несколько раз повторенное слово «англита», так что они поняли.

– Вилла Форли? – предприняла я новую попытку. – Кастелло деи Фьори?

Они снова поняли. Последовало очередное словоизвержение, в котором я разобрала одно знакомое слово – «таласса», море.

Я закивала, снова пытаясь объясниться жестами.

– Я, – и я показала на свою спеленутую фигуру, – таласса... лодка... – Пантомима, которой изрядно мешало одеяло. – Плыть... тонуть.

Шквал восклицаний, а потом женщина с ласковыми и сочувственными причитаниями всунула мне в руки миску. Там оказался какой-то суп, наверное бобовый, густой и безвкусный, зато горячий, сытный и, в данных обстоятельствах, просто великолепный. Пока я ела, мужчины из вежливости отвернулись, вполголоса переговариваясь меж собой быстрыми отрывистыми фразами.

Когда я доела и отдала миску женщине, один из них – не хозяин дома, а другой, – откашливаясь, шагнул вперед. Он говорил на очень плохом немецком:

– Вы из Кастелло деи Фьори?

– Ja. – Мой немецкий был немногим лучше, чем у него, но даже ломаные фразы могли помочь нам объясниться. Я медленно выговорила, подбирая слова: – Ехать до Кастелло, как далеко?

Снова бормотание.

– Десять. – Он поднял вверх две растопыренные пятерни. – Ja, десять.

– Десять километров?

– Ja.

– Есть дорога?

– Ja, ja.

– Есть машина?

– Нет.

Он был слишком вежлив, чтобы сказать это словами, но короткий слог полностью передал, что у них, разумеется, нет никакой машины. И никогда не было никакой машины. Зачем им вообще машина? У них есть ослы и женщины.

Я сглотнула. Так значит, кошмар не кончился, предстоит еще одно испытание – долгий и невозможный путь домой. Я попыталась, хотя и не очень связно, обдумать, что же теперь предпримет Годфри.

Добравшись до места назначенной встречи, он неизбежно обнаружит, что один сверток пропал, и догадается, что его взяла я и где я должна была его спрятать. Однако, как я надеялась, Мэннинг решит, что больше его никто не подозревает, у него ведь есть все основания полагать, что если бы его подозревали, то воспрепятствовали бы сегодняшней ночной вылазке. Нет, оставалось надеяться, что он подумает, будто я сделала свое открытие случайно, например, видела, как он переносил свертки, из любопытства проследила за ним, а обнаружив груз, поняла, что происходит нечто серьезное, и от испуга спряталась, а потом на «Алистере» попыталась разыграть невинность, чтобы спасти свою шкуру.