Полнокровную, счастливую жизнь». Но как?
Она ощущала, что зло по-прежнему у нее внутри. Сейчас оно уже просыпалось и начинало изгонять ее собственные мысли. Корки вновь уходила из своего тела. «Я должна игнорировать его, — решила она. — Вот как я с ним справлюсь. Просто буду игнорировать, и оно уйдет само. Если попробует сделать что-нибудь ужасное, я смогу его остановить. Знаю, что смогу, и не собираюсь ему поддаваться. Если только получится его игнорировать… Или сражаться с ним… То есть я буду его игнорировать, и тогда…»
Девушка поняла, что не может мыслить ясно. Да и как? Комната была так далеко… Окна стали совсем крошечными… Свет тусклым…
— Нет! — закричала она, пытаясь сопротивляться силе, овладевавшей ее сознанием. — Нет! Я собираюсь тебя игнорировать!
Корки услышала жестокий смех. Потом стены комнаты затряслись.
— Нет!
Цветы, покрывавшие обои — красные гвоздики и синие гардении, — начали кружиться.
— Нет!
Цветы закружились быстрее, затем сорвались со стен и завертелись под потолком.
— Нет! Пожалуйста, нет!
Корки снова услышала смех, громкий смех, раздававшийся в голове. Красные и синие цветы посыпались на нее, и опять послышались раскаты хохота.
Девушка повернулась и быстро натянула серые брюки и синюю тенниску. Затем выскочила в коридор и кинулась было вниз по лестнице, но как только ее нога коснулась верхней ступени, над ковром поднялись бритвенные лезвия.
— Ой! — вскрикнула Корки, едва не порезав босую ногу.
Облокотившись о перила, она смотрела на то, как бритвы с громким хлопаньем вырастают на каждой ступени. Тогда девушка улеглась животом на перила и заскользила вниз. Гладкая доска тут же накалилась от трения.
— Корки, что ты делаешь? — воскликнула мать, которая вышла в коридор, держа в руках узел с грязным бельем.
— Ой, извини, мама, — ответила та и тяжело сглотнула. Окинув лестницу взглядом, увидела, что лезвия исчезли.
— Ну и спать ты здорова, — заметила миссис Коркоран, бросая белье на верхнюю ступеньку. — Уже почти что полдень.
Корки открыла было рот, но что она могла сказать? На ум не приходило ни слова. Тогда девушка просто поплелась следом за матерью на кухню.
— Пожалуй, сделаю тебе яичницу, — сказала миссис Коркоран, рассматривая дочь. — Ты выглядишь такой голодной.
— Да, — ответила та вяло, надеясь, что мать не заметит, как тяжело она дышит, как дрожит все тело. Пытаясь успокоиться, девушка опустилась на табуретку в уголке и стала смотреть, как мама готовит.
— Будешь тосты? А сок? — спросила миссис Коркоран.
— Наверное, — откликнулась Корки, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал, и борясь с назойливыми, жуткими мыслями, теснившимися в голове.
— Ты не заболела? — спросила мать, пристально глядя на нее.
— Нет, мам. Меня обуял злой дух. Он у меня внутри, и я ничего не могу с ним поделать.
— Очень смешно, — ответила миссис Коркоран с иронией и поставила сковороду на пылающую плиту. — Неужели у всех подростков такое потрясающее чувство юмора? Или только у тебя?
«Я же говорю правду, мама! Но ты не хочешь меня слышать. Ты не хочешь в это поверить».
— А где Шон? — спросила Корки и поняла, что говорит не она сама, а злой дух, пытавшийся сменить тему.
— Они с папой играют в бейсбол, — ответила миссис Коркоран и начала снимать яичницу со сковородки. — В последнее время ты уделяешь братишке совсем мало внимания. |