|
Однажды из физической лаборатории исчезли ценные материалы - ртуть, платина. Потом в университете стали жаловаться на мелкие кражи. В конце концов какой-то студент, неожиданно влетев в раздевалку, застал моего сына, когда тот шарил в чужом кошельке. Сыну шел двадцать второй год. По пути в кабинет ректора, куда его повели, он выбросился из окна третьего этажа... Пальцы Хольста чуть сильнее сдавливают плечо Франка. Франку хочется что-нибудь ему сказать. Особенно одну вещь, но она бессмысленна и может быть дурно истолкована: он всегда мечтал и теперь мечтает быть сыном Хольста. Он был бы счастлив - это сняло бы с него такую тяжесть! - если бы имел право назвать его: "Отец!" Мицци имеет на это право. Мицци не отрывает глаз от Франка. Он не в состоянии, как в случае с Минной, определить, похудела и побледнела она или нет. Это не важно. Она пришла. Она захотела прийти, а Хольст согласился, взял ее за руку и привел к Франку. - Вот, - заключает он. - Стать человеком - трудное дело. Кажется, он слабо, словно извиняясь, улыбнулся. - Мицци целыми днями разговаривает о вас с господином Виммером. Я нашел работу в одном учреждении, но освобождаюсь рано. И Хольст отворачивается к окну, чтобы Франк и Мицци, только они одни, могли смотреть друг на друга. Обручальных колец нет, ключа тоже. Не слышно и молитв, но их заменяют слова Хольста. Мицци здесь. Хольст здесь. Им лучше не задерживаться здесь слишком долго: Франк может не выдержать. У него есть только они. Не будет ничего, кроме них. Это ведь его земной удел. Раньше ничего не было, и потом ничего не будет. Это его свадьба! Его медовый месяц, вся его жизнь, которую предстоит прожить разом, как глотают таблетку, прожить на глазах у пожилого господина, перебирающего свои бумажки. У них с Мицци не будет ни окна, которое отворяется, ни пеленок, развешанных для просушки, ни колыбели. Если бы все это было, не было бы, вероятно, ничего, кроме озлобленного на судьбу Франка. Не важно, сколько времени отпущено им на счастье. Важно, чтобы счастье было. - Мицци... Франк не знает, прошептал он имя или только назвал про себя. Губы его шевелятся, но он ведь не может помешать им шевелиться. Руки тоже в движении: они непрерывно порываются вперед, но он вовремя удерживает их. Руки Мицци повторяют его подавленный жест. Но она нашла способ бороться: стиснула пальцами сумочку. Для нее и Хольста тоже лучше не слишком затягивать свидание. - Мы постараемся прийти еще, - выдавливает Хольст. Франк не хуже чем Хольст, чем его дочь знает, что это не правда, но улыбается и кивает. - Конечно, придете. Все. Глаза невыносимо режет. Франк боится потерять сознание. Он не ел со вчерашнего дня. Не спал почти неделю. Хольст присоединяется к Мицци, берет ее под руку. Потом бросает: - Мужайтесь, Франк. Девушка молчит. Она уходит с отцом, но лицо ее повернуто к Франку, взгляд устремлен на него с таким напряжением, какого он никогда не читал в глазах человека. Они не коснулись друг друга даже пальцем. В этом не было нужды... Хольсты ушли. Франк через окно еще видит их на белизне двора. Лицо Мицци по-прежнему обращено к нему. |
