.. Левую... Да.
- Лжете. Так ведь?
- Нет.
- Я буду очень огорчен, если вы солгали: это a priori лишает меня возможности дать согласие на свидание, с просьбой о котором ко мне обратились.
- Клянусь, я его не знаю.
- А как же шрам?
- Не знаю, и все.
- Другие примеры?
- Тоже мне неизвестны. Я его, конечно, опознаю, если увижу, но описать не в состоянии.
- Как насчет бара?
- Насчет бара - правда.
- А про Карла Адлера?
- Сам удивляюсь, почему я запомнил его имя. Позднее я дважды сталкивался с ним на улице. Он меня не узнал или притворился, что не узнает.
- Передатчик?
- При мне о нем не говорили.
Получит ли он разрешение? Франк тревожно всматривается в лицо пожилого господина: тот, несомненно, испытывает тайную радость, напуская на себя еще более непроницаемый вид, чем обычно. Сворачивает сигарету. Затем медленно и беззлобно цедит:
- Карл Адлер расстрелян вчера другой нашей службой. Он ничего не сказал. Наш долг выявить его сообщников.
Франк неожиданно багровеет. Не собираются ли ему предложить сделку вроде той, на какую согласилась Лотта?
Он ничего не знает, и это правда. В конце концов в этом убедятся Но он мог бы кое-что узнать. Им можно воспользоваться, чтобы узнать.
Франк тяжело дышит. Не знает, куда спрятать глаза.
Ему опять стыдно. Как он поступит, если ему в упор поставят вопрос, пойдет ли он на сделку? Как поступил бы вольет?
Он закрывает глаза, весь напрягается. Это было бы слишком прекрасно. Этого никогда не будет. Он не плачет Нет, в такой момент он не расплачется.
Он ждет. Пожилой господин, вероятно, играет клочками бумаги. Почему он молчит? Слышно только урчание печки. Время идет. Наконец Франк осмеливается раскрыть глаза и видит рядом с собой штатского, готового отвести его назад в камеру. У дверей уже стоит солдат.
Кончено. Может быть, на час; может быть, до завтра.
Никто не прощается. Здесь не здороваются и не прощаются. Так уж заведено в этом доме, и от этого создается впечатление пустоты.
На дворе холодно, куда холодней, чем в последние дни. Небо сверкает, как лезвие, коньки крыш кажутся еще более острыми, чем обычно.
Завтра утром оконные стекла будут в цветах инея.
4
Странно! Большую - о, насколько большую! - часть жизни он ненавидел судьбу, ненавидел почти как человека, так сильно, что искал ее по всем закоулкам, чтобы бросить ей вызов и схватиться с нею.
И вот неожиданно, когда Франк и думать о ней перестал, она делает ему подарок.
Другим словом назвать это нельзя. Можно, конечно, предположить, что у пожилого господина, несмотря на его рыбью кровь, случилась минута слабости, размагниченности. Мог он совершить и техническую ошибку, хотя практически это исключено: до сих пор он ни разу не допускал оплошностей. Вероятнее всего, это решилось не здесь, а в другом секторе, в другой и очень высокой инстанции, куда обратился Хольст и где кто-то, не разобравшись в деле, поставил на ходатайстве росчерк, который "означает "да".
Хольст внизу! Хольст в маленьком кабинете, у печки, и рядом с ним, чуть позади, стоит Мицци. |