Джеймс, тоже отодвигая тарелку с едой, к которой так и не притронулся, и упираясь подбородком на сложенные руки: «Прекрасно, тогда давай приступим».

Примечание: во время следующего ночного дежурства — моего и нашей милой леди-психиатра — мы к этому времени уже могли лечь спать, однако что-то удержало нас на своих постах. Позднее к нам присоединились военные и мой коллега по Фонду. Техник спал в соседней комнате, однако чувства, которые я испытывал… какие? Неуверенности, смятения, надвигающейся опасности и вмешательства в работу моего сознания. Так вот, я знал, что все эти чувства не дадут мне уснуть. Думаю, то же самое относилось и к моей напарнице.

Я уже говорил, что и сам обладал экстрасенсорным восприятием, пусть и слабеньким; однако сейчас испытывал ощущение почти электрического покалывания кожи головы. На моем экране фигуры мужчин в камере замерли неподвижно. Их взгляды, равно как и внутреннее восприятие, надо полагать, были прикованы к линзе в стеклянном шаре.

Осознав это, я попытался стряхнуть с себя почти гипнотическую апатию и послал одного из наших военных разбудить техника.

Джейсон, широко распахнув глаза, еле слышным шепотом: «Я слышу, как они поют. Ту же песню или гимн, который слышал во сне. Темно, и все же это какая-то странная… радостная тьма».

Джеймс, взволнованно, но одновременно странно тихо и безжизненно: «Это радость контакта! Там, на далеких звездах, они услышали нас!»

Джейсон: «На звездах или в космосе? Что такое эта линза — телепатический передатчик или истинные Врата? Что, если Они… если Они вне всяких измерений?»

Джеймс, в уголках рта которого появляются пузырьки: «Что это значит — вне измерений? Насколько далеко? За пределами вселенной?»

Джейсон, судорожно подергиваясь, с такой силой вцепившись в край стола, что побелели костяшки пальцев: «А что, если… если это параллельное пространство?»

Джеймс, сильно вздрагивая: «Я тоже слышу пение! Это чужеземное пение, и все же, мне кажется, я узнаю или, по крайней мере, понимаю некоторые части».

Джейсон, так сильно подергиваясь, что это угрожает опрокинуть кресло: «Их мысли сливаются с нашими; или, может, они переводят их для нас, делая распознаваемыми. И линза… Да, это Врата. И они используют их! Они идут!»

Джеймс, мертвенно-бледный, с пеной на губах и выпученными глазами, подергиваясь всем телом: «Думаю, нам нужно… остановиться… нужно… прекратить. Накатывает хаос. И линза: она мерцает, сияет, открывается! А-а-а-а!»

Примечание: описать, что мы увидели на своих экранах дальше, чрезвычайно трудно; но я попробую.

Линза в шаре засверкала, испуская копья ослепительного белого света, которые, пройдя сквозь стекло, заметались по камере, словно живые существа, словно огненные змеи. Эти сверкающие ленты — их было чуть больше десяти — определенно выглядели разумными; казалось, они обыскивают или, может, проводят разведку своего непосредственного окружения. Однако спустя пять-шесть секунд они собрались в два луча, которые ударили точно в головы наших подопечных. Это произошло буквально с быстротой молнии, и, учитывая, что мы, четверо наблюдателей, сами находились в «смятении умов» — техник и военный, которого я послал разбудить его, только-только вернулись, — успеть предпринять что-то мы просто не могли. А на экранах…

Мужчины выглядели так, словно… тают! На их лицах появилось выражение невыносимой боли; они светились все сильнее, пока глаза и раскрытые рты не превратились в черные дыры на фоне пылающих силуэтов; они так дрожали, что, казалось, вот-вот рассыплются на сверкающие частички, которые полетят во все стороны, словно огненные снежинки… И, однако, они пели!

Перекрывая пронзительную чужеземную песнь, — волны звуков, разбивающихся о космический берег, которые я могу описать лишь как борьбу неизвестных стихий — звучали вдалбливаемые в их разрушающееся сознание и вырывающиеся из их глоток слова «гимна», переводимого с языка оригинала теми, с кем они контактировали.