– А то, Александр Сергеевич! Попробовали бы они у меня хулиганить безобразия и беспорядки нарушать! – шутливо погрозил в сторону входной двери Александр, начав скидывать с себя слегка припорошенную снегом шинель. – Я бы им тут же показал, что тут вам не там, а там вам не здесь!

Вообще, когда он впервые понял, с кем именно свела его судьба, поначалу вовсе не поверил. Ну не бывает в жизни подобных совпадений! Не бывает! Видать, и вправду приглянулся он самому Сталину, как профессионал своего дела, раз уж его подселили в квартиру, не к кому нибудь еще, а к Александру Сергеевичу Щербакову. Не просто к высокопоставленному советскому партийному функционеру и чиновнику, а к одному из тех людей, кого Иосиф Виссарионович не первый год натаскивал себе на замену!

Вот это был, конечно, поворот! Правда, как знал сам Геркан, его сосед скончается 10 мая 1945 года от сердечного приступа, предварительно совершено загнав себя во время войны. Не поможет даже операция на сердце. И его гроб во время похорон в числе прочих высокопоставленных лиц будет нести лично Сталин.

Но ныне этот невысокий добродушно выглядящий пухляш в своих извечных очках велосипедах чувствовал себя не сказать что сильно плохо. Да, проблем ему на службе более чем хватало. И даже Александр, бывало, подкидывал ему забот, когда, ещё будучи начальником «танкового главка», вмешивался в работу ряда крупных московских предприятий. Вот только жалоб на сердце он от того никогда не слышал. Хотя во время редких совместных кухонных посиделок за кружкой чая и советовал поберечься.

– А вы, смотрю, опять не убереглись, – вежливо улыбнувшись в ответ на немудреный армейский юмор, прищурился и слегка подался вперед глава Москвы, разглядывая на скуле вернувшегося соседа следы подживающего обморожения. – И снова пострадала голова, – неодобрительно прицокнул он языком, прекрасно зная, что у краскома имелось даже огнестрельное ранение в эту самую голову, не говоря уже об амнезии. – Как же вы это так, Александр Морициевич? Нет, я всё понимаю! Война! Но вы же, простите великодушно, не молодой лейтенант, чтобы находиться в самой гуще событий! Вы же о го го какая величина!

– Вы не поверите, но получил «боевое ранение» во сне! – аж рассмеялся уместивший верхнюю одежду на вешалке Геркан и, присев на имевшийся в прихожей табурет, принялся стягивать с ног сапоги. – Разморило, и не заметил, как уснул. А танковая броня, она, знаете ли, насквозь промерзает не хуже всего остального. Прислоняться кожей к ней в мороз вообще не рекомендуется. И вот, извольте видеть результат моей беспечности.

– Вы спали в танке? – аж как то мигом округлил глаза изрядно удивленный услышанным пояснением Щербаков.

– Так танк – это самое безопасное место на передовой! Где же еще прикажете спать зимой, как не в нём или не под ним? Тем более, что мне досталась весьма современная боевая машина с системой подогрева двигателя и боевого отделения. А это, уж поверьте, пока редкость! – Всевозможных каталитических и автономных факельных систем прогрева танкового двигателя и залитых в него жидкостей было придумано уже немало. Просто, по какой то причине, никто до него не додумался включить в систему обогрева ещё один небольшой масляный радиатор расположенный внутри «жилой зоны танка». Все лишь заботились о сохранении возможности запуска боевой машины на трескучем морозе, вовсе позабыв о нуждах экипажа. А он еще с момента работы над Т 34 продавил внедрение в боевую машину подобного новшества, которое вдобавок хоть как то помогало бороться с запотеванием оптики.

– Вы были на передовой? – ещё больше, хотя, казалось бы, куда ещё, округлил глаза тёзка знаменитого русского поэта. – Но… Вы же инспектор всех бронесил Красной армии! Кто и как вас туда вообще пустил!

– А как, по вашему мнению, я должен инспектировать воюющие войска? Сидя в штабе армии за сорок километров от передовой? Так оттуда, доложу я вам, дорогой Александр Сергеевич, ничего не видно! – с кряхтением стянув сапоги, развел руками всё так же сидящий на табурете Александр.