|
Если считать, что наемный работник приносит хотя бы пятьдесят центов дохода в день, — значит, вы каждый день крадете два миллиона долларов у самых сирых, самых убогих, самых обездоленных братьев моих и сестер. Вы крадете мужей у жен, жен у мужей, вы крадете детей у родителей. Вы сделали из людей домашний скот, чтобы похитить у них душу. Так кто же, скажите, вор и разбойник?
ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Капитал Браун, серебро ваших волос обагрила кровь содеянных вами преступлений. Конец ваш близок. Вам бы теперь подумать о душе. ДЖОН БРАУН. Губернатор Уайз, каков бы ни был срок, отпущенный мне на земле, — пятнадцать месяцев, пятнадцать дней или пятнадцать часов, — я готов к кончине. Разница между сроком, отпущенным мне и вам, ничтожна. А потому я вам говорю: готовьтесь. Я готов. ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Уйдем отсюда. ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Вы сами навлекли это на себя. ХАНТЕР (обращаясь к репортерам). Идемте.
<sup>Репортеры медлят.</sup>
Идемте же. Вас пустили сюда из любезности. ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР. Простите, еще минуту. (Обращаясь к Джону Брауну). Если вам есть что еще сказать, я все изложу в точности. ДЖОН БРАУН. Скажите, что я пришел сюда не грабителем, не разбойником, не смутьяном. Скажите, что единственная причина, которая привела меня сюда, — это слезы угнетенных. А южанам скажите также, что им неминуемо предстоит все же решать этот вопрос — я говорю о негритянском вопросе, — ибо это еще не конец.
<sup>Свет над площадкой, изображающей казначейскую, быстро гаснет, наступает полная темнота. В темноте Кейджи и оба репортера уходят. Губернатор Уайз, Хантер и остальные переходят на одну сторону сцены, и эта площадка освещается.</sup>
СЕНАТОР МЕЙСОН. Какой бы суд ни судил его — виргинский ли, федеральный ли, — его все равно признают виновным и приговорят к виселице. Так почему бы нам не передать его дело Федеральному правительству? Вынудим их заняться за нас черной работой — вынудим их повесить за нас Джона Брауна! ХАНТЕР. В федеральном суде до весенней сессии его дело даже не пойдет в производство. Вы слышали голос Джона Брауна. Можем ли мы допустить, чтобы этот голос раздавался так долго? А вот если судить его в Виргинии, можно будет начать слушание дела в ближайшие же дни. ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Но кто же будет выступать в качестве обвинителя? Наш досточтимый главный прокурор? Да у него от спиртного мозги превратились в губку. ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Я точно знаю, кто должен выступить обвинителем. Необходимо только, чтоб вы, губернатор Уайз, назначили этого человека прокурором штата Виргиния по особо важным делам. ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Кто же это? ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (указывая на Хантера). Стряпчий Эндрю Хантер. ХАНТЕР. Ну нет, спасибо! Вы видели, что тут творилось в присутствии этих двух репортеров. Закон был на нашей стороне, и все же старику удалось представить нас в самом нелестном свете. У меня нет ни малейшего желания позволить ему поливать меня грязью. ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Вы ставите ваши узкие интересы выше интересов Юга. Я вас считал человеком более широких общественных устремлений. ХАНТЕР. Вы толкаете меня на поступок, который, быть может, дорого мне обойдется. ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Да. Может быть, дорого. И все же не столь дорого, как обойдется нам крушение рабовладельческого хозяйства. Как и Джон Браун, вы сознаете, что рабовладельческие и нерабовладельческие штаты находятся в состоянии войны — до поры до времени тайной, но не за горами то время, когда она станет явной.
<sup>На небосклоне проступает слабое сияние. Оно разгорается, полыхает яростным багряным заревом, которое видно до конца картины.</sup>
ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. |
