КАПИТАН ЭВИС. Добрый вечер, капитан Браун.

ДЖОН БРАУН. Добрый вечер.

КАПИТАН ЭВИС. Миссис Браун, мне приказано проследить, чтобы ровно в девять часов вечера вы покинули камеру.

МЭРИ. Понимаю.

КАПИТАН ЭВИС. Военная охрана, в сопровождении которой вы прибыли в тюрьму, доставит вас в гостиницу. Вам надлежит находиться в вашей комнате до завтрашнего утра, пока не состоится повешение.

МЭРИ. Я уже дала на это согласие.

КАПИТАН ЭВИС. А теперь я обязан взять с вас слово, что вы не будете передавать супругу никаких предметов, а также никаких известий или сведений, которые могли бы каким-либо образом способствовать его побегу.

МЭРИ. Я взяла с собой в камеру только нитки с иголкой, наперсток и одежную щетку.

КАПИТАН ЭВИС. Вашим словом, капитан Браун, я уже заручился.

ДЖОН БРАУН. Вы знаете, что я не вышел бы из этой тюрьмы, даже если бы дверь ее была открыта настежь, а за дверью меня дожидалась лошадь. Несколько мгновений в петле — и я вырву победу из мрака очевидного, казалось бы, поражения.

КАПИТАН ЭВИС. Если бы только от меня зависело изменить ход завтрашних событий!.. Капитан Браун, миссис Браун, по долгу службы я обязан находиться в пределах слышимости во время вашего свидания.

МЭРИ БРАУН (с разочарованием). Как! Значит, нам нельзя и поговорить наедине?

КАПИТАН ЭВИС. Не волнуйтесь. Я буду стоять не очень далеко, но и не слишком близко — я буду слышать ваши голоса, но не смогу разобрать слов.

МЭРИ. Спасибо вам за вашу доброту, капитан.

КАПИТАН ЭВИС. Говорите свободно и ни о чем не беспокойтесь, только не повышайте голоса. (Склоняется перед Мэри Браун в поклоне). Сударыня.

^{Отходит и становится в угол, спиною к ним. Свет над ним постепенно угасает, как бы затушевывая его присутствие. Джон Браун и Мэри продолжают стоять на отдалении, пока капитан Эвис не поворачивается к ним спиной, и только тогда сходятся. Вглядываются друг другу в лицо.}

МЭРИ. Муж мой.

ДЖОН БРАУН. Жена.

МЭРИ (глядя на его голову). У тебя не зажили раны.

ДЖОН БРАУН. Это только на голове, от ударов шпагой. Пустяк. После того что произойдет завтра утром, они не будут меня тревожить.

МЭРИ. А другие раны?

ДЖОН БРАУН. Те зажили.

МЭРИ. Покажи мне.

^{Джон Браун садится и расстегивает воротник рубашки, открывая шею и плечи. Мэри осматривает раны, целует их — совершается поклонение святыне.}

ДЖОН БРАУН. Поцелуй меня в губы, Мэри.

^{Они целуются.}

Рубил меня, рубил молодой лейтенант, да так и не разрубил этот твердый орех. (Стучит по черепу костяшками пальцев). Рука господня направляла шпагу молодого лейтенанта — и вот я остался жив, чтобы до завтрашнего утра продолжать бороться.

МЭРИ. Дай мне куртку. Ее нужно починить и почистить.

^{Джон Браун снимает куртку и отдает ей. Они садятся. За разговором Мэри зашивает и чистит куртку.}

ДЖОН БРАУН. Я не печалюсь о том, что умру. Узы, связывающие меня с этим миром, понемногу ослабевают. Пусть я лучше умру за свое дело, а не просто покорюсь закону природы, как рано или поздно приходится всякому из нас.

МЭРИ. Я согласна с тобой.

ДЖОН БРАУН. Я целую жизнь посвятил борьбе, и господь позволял мне бороться до той минуты, пока не вырвал меч у меня из рук в Харперс-Ферри. Но в ту же самую минуту он дал мне взамен другое оружие — духовное. И что самое удивительное, Мэри, духовное оружие оказалось в тысячу крат страшнее.

МЭРИ. Промысл божий лучше твоих планов, иначе господь не помешал бы тебе исполнить то, что ты задумал.