Прием девушки слишком не понравился лесничему, привыкшему к легким победам, гордому своим шляхетством и богатством. Стараясь, однако ж, казаться равнодушным, он засвистал песню, вскочил на коня, подъехал к избенке, схватил платок с лентами, сунул его за пазуху и, не взглянув даже на Марусю, умчался в село.

Маруся старалась не глядеть вслед ветрогону: она уставила глаза в прялку и между тем видела каждое движение обиженного Фомки, сердце ее болезненно сжалось, когда он, не сказав ни слова, не бросив даже взгляда, скрылся вдали.

И она заплакала.

Никому, даже самой себе, не могла Маруся объяснить причины этих слез, а между тем бедняжке было так грустно, как будто она лишилась одного из любимейших существ, долго деливших с нею одиночество и труд. И все как-то не шло ей на лад: веретено выпадало из рук, нити рвались, песня замирала на устах, а когда наступила ночь, сон ни на минуту не сомкнул усталых очей. Ухо вслушивалось в каждое неправильное движение воздуха, ждало, не заколеблется ли он от звуков песни и топота быстрого коня… Но на дороге царствовала глубокая тишина.

XL

Фомка подумал так, как поется в песне:

Не велыка сердцю туга,

Не будешь ты, буде друга…

и поскакал в корчму на танцы. Тут собралось множество девок, оркестр, составленный из скрипки, баса и бубна, играл так хорошо, увлекательно, что не было возможности усидеть на месте, ноги сами собою, кажется, без желания и без участия своих хозяев, отплясывали трепака. Лесничий, окруженный толпою прекрасного пола, был в своей тарелке: любезничал, ухаживал, угощал, шептал, поил, плясал напропалую, казалось, он вовсе забыл сильную неприятность. Но когда воротился домой и лег в постель, прекрасное лицо цыганки долго мешало ему заснуть.

— Как она хороша! И не видывал такой… — думал Фомка, сердито ворочаясь с боку на бок, — ну, да черт с ней! Нищенка, а поди ты какая амбиционная! Проживу и без тебя, голубушка. Вон из головы цыганку!.. Что проку в ее красоте! Думаешь, стану слоняться да ручки лизать.

Вследствие такой решимости, купленной бессонной ночью, парень целую неделю не являлся на дороге, пролегавшей мимо хаты за околицей.

Маша грустила, Фомка не переставал сердиться, и в один прекрасный день сам не заметил, как саврасый конек примчал его к кладбищу.

Маша, по обыкновению, пряла, сидя у могилы матери. Парень, насвистывая какую-то дикую песню, пронесся, как привидение — тем и кончилось свидание.

Прошло несколько дней, и Фомка забыл о своей решимости и, заметив в какое время ходит Маруся по воду, приехал пораньше, чтобы остановить ее на дороге.

— А, здравствуй, красавица! — произнес он.

— Здравствуйте.

— Что это? Неужто ты сама ходишь за водою?

— Кто ж для меня носить ее станет? А мне принести два ведра водицы ничего не значит!

— Мне жаль твоих ручек, у тебя они не то, что у мужички какой…

— Так неужто надо сложить их, да и сидеть без дела? Этак может жить разве какая-нибудь пани, а я умерла бы от скуки.

— Славная из тебя будет хозяйка! — сказал Фомка, стараясь польстить девушке.

— Что говоришь «будет»: ведь я теперь хозяйка. Одна в своей избе сужу да ряжу…

— Слышал я, слышал, в селе надивиться не могут твоему прилежанию.

— Ну да, когда бы каждый день, вот, как сегодня, болтала с парнями середь дороги, так плохо бы пошло хозяйство! Солнце высоко, надо скорее идти за водой.

— Пойдем вместе! — сказал Фомка, наскоро привязывая лошадь к соседней березе. — Пойдем вместе.

Маруся не отвечала, парень, вероятно, принял молчание за знак согласия и медленно последовал за девушкой.