Правительство было уже
сформировано, но оставалось еще много неотложных вопросов. Так, еще с
вечера был подан запрос железнодорожниками: кто будет им платить жалованье
и в каком размере? Махно, поддерживаемый анархистами, предложил такую
формулировку: пусть железнодорожники сами назначат цены на билеты, сами
собирают деньги и сами же себе платят жалованье.
Но прения не успели развернуться. В комнате, прокуренной до сизого
тумана, вдруг задребезжали стекла в окнах. Донесся глухой взрыв.
Мартыненко, спавший на диване, замычал. Стекла опять задребезжали.
Мартыненко проснулся: "А чтобы их черти взяли, чего балуют..." - и стал
нахлобучивать папаху на обритый череп. Долетел третий тяжелый удар. Чугай
и Мирон Иванович, опустив куски хлеба, тревожно переглянулись. В дверь
ворвались Левка и кавалерист, мотающий, как медведь, головой без шапки.
- Пропали, - проговорил кавалерист и помахал рукой над ухом, - пропал
весь эскадрон...
- Под Диевкой! - крикнул Левка, тряся щеками. - Все разговариваешь,
батько!.. Полковник Самокиш подходит с шестью куренями... Бьет по вокзалу
из тяжелых...
Злорадно и открыто, не прячась уже за матрацы, изо всех окон глядели
жители Екатерининского проспекта, как уходит махновская армия. Мчались
всадники, хлеща нагайками направо и налево, ветер взвивал за их плечами
шубы, бурки, гусарские ментики, шелковые одеяла... Кони, тяжело
обремененные узлами в заседельных тороках, спотыкались на обледенелой
мостовой, - и конь, и всадник, и добыча катились к черту, под копыта...
"Ага! - кричали за окнами, - еще один!" Скакали груженные награбленным
добром телеги; разметывая все на пути, мчались четверни с тачанками, так
что искры сыпались из-под кованых колес. Бежали пехотинцы, не успевшие
вскочить в телеги...
Все это с дикими воплями, грохотом и треском устремлялось вверх по
проспекту, к нагорной части города, потому что полковник Самокиш уже
захватил железнодорожный мост и вокзал... Батько Махно, выбежав тогда из
ревкома, в бессильной злобе затопал ногами, заплакал, говорят, кинулся в
тачанку, которую Левка пригнал к гостинице, накрылся с головой тулупом, -
от стыда ли, не то для того, чтобы его не узнали, - и ушел из проклятого
города в неизвестном направлении.
Бегущая без единого выстрела батькина армия при выходе из города
неожиданно наткнулась на петлюровские заставы, заметалась в панике и
повернула коней к Днепру, на явную гибель. Берег здесь был крут. Ломая
кусты и заборы, перевертываясь вместе с телегами, махновцы скатились на
лед. Но лед был тонок, стал гнуться, затрещал, и люди, лошади и телеги
забарахтались в черной воде среди льдин. Лишь небольшая часть махновской
армии - жалкие остатки - добрались до левого берега.
В эту ночь многие рабочие из отрядов отпросились - сходить домой,
погреться, переобуться, похлебать горячего. |