Изменить размер шрифта - +
  Правительство   было   уже
сформировано, но оставалось еще много  неотложных  вопросов.  Так,  еще  с
вечера был подан запрос железнодорожниками: кто будет им платить жалованье
и в каком размере?  Махно,  поддерживаемый  анархистами,  предложил  такую
формулировку: пусть железнодорожники сами назначат цены  на  билеты,  сами
собирают деньги и сами же себе платят жалованье.
   Но прения не успели развернуться.  В  комнате,  прокуренной  до  сизого
тумана,  вдруг  задребезжали  стекла  в  окнах.  Донесся   глухой   взрыв.
Мартыненко,  спавший  на  диване,  замычал.  Стекла  опять   задребезжали.
Мартыненко проснулся: "А чтобы их черти взяли, чего балуют..."  -  и  стал
нахлобучивать папаху на обритый череп. Долетел третий тяжелый удар.  Чугай
и Мирон Иванович, опустив куски хлеба,  тревожно  переглянулись.  В  дверь
ворвались Левка и кавалерист, мотающий, как медведь, головой без шапки.
   - Пропали, - проговорил кавалерист и помахал рукой над ухом,  -  пропал
весь эскадрон...
   - Под Диевкой! - крикнул Левка, тряся  щеками.  -  Все  разговариваешь,
батько!.. Полковник Самокиш подходит с шестью куренями... Бьет по  вокзалу
из тяжелых...


   Злорадно и открыто, не прячась уже за матрацы, изо  всех  окон  глядели
жители Екатерининского проспекта, как  уходит  махновская  армия.  Мчались
всадники, хлеща нагайками направо и налево, ветер взвивал  за  их  плечами
шубы,  бурки,  гусарские  ментики,   шелковые   одеяла...   Кони,   тяжело
обремененные узлами в  заседельных  тороках,  спотыкались  на  обледенелой
мостовой, - и конь, и всадник, и добыча катились к  черту,  под  копыта...
"Ага! - кричали за окнами, - еще  один!"  Скакали  груженные  награбленным
добром телеги; разметывая все на пути, мчались четверни с  тачанками,  так
что искры сыпались из-под кованых колес.  Бежали  пехотинцы,  не  успевшие
вскочить в телеги...
   Все это с дикими воплями, грохотом  и  треском  устремлялось  вверх  по
проспекту, к нагорной части  города,  потому  что  полковник  Самокиш  уже
захватил железнодорожный мост и вокзал... Батько Махно, выбежав  тогда  из
ревкома, в бессильной злобе затопал ногами, заплакал, говорят,  кинулся  в
тачанку, которую Левка пригнал к гостинице, накрылся с головой тулупом,  -
от стыда ли, не то для того, чтобы его не узнали, - и ушел  из  проклятого
города в неизвестном направлении.
   Бегущая без единого  выстрела  батькина  армия  при  выходе  из  города
неожиданно наткнулась на  петлюровские  заставы,  заметалась  в  панике  и
повернула коней к Днепру, на явную гибель. Берег  здесь  был  крут.  Ломая
кусты и заборы, перевертываясь вместе с телегами,  махновцы  скатились  на
лед. Но лед был тонок, стал гнуться, затрещал, и  люди,  лошади  и  телеги
забарахтались в черной воде среди льдин. Лишь небольшая  часть  махновской
армии - жалкие остатки - добрались до левого берега.
   В эту ночь многие рабочие  из  отрядов  отпросились  -  сходить  домой,
погреться, переобуться, похлебать горячего.
Быстрый переход