В это время генерал Деникин был посажен в Быховскую тюрьму, -
газеты об этом молчали. В восемнадцатом Колчак бежит в Северную Америку и
у них, в военном флоте, инструктирует минное дело, - в газетах печатают
его портреты рядом с кинозвездами... Генерал Деникин бежит из Быховской
тюрьмы, участвует в "ледовом походе", у тела погибшего Корнилова принимает
тяжелый крест командования и завоевывает территорию большую, чем
Франция... Где-то в парижской револьверной газетчонке помещают три строчки
об этом и какую-то фантастическую фотографию с бакенбардами, - "женераль
Деникин"! И правителем России назначается мировой рекламист, истерик с
манией величия и пристрастием к кокаину - Колчак!
Антон Иванович не верил в успех его оружия. В декабре колчаковский
скороиспеченный генерал Пепеляев взял было Пермь, и вся заграничная пресса
завопила: "Занесен железный кулак над большевистской Москвой". Даже Антон
Иванович на одну минуту поверил этому и болезненно пережил успех
Пепеляева. Но туда, на Каму, послали из Москвы (как сообщала
контрразведка) комиссара Сталина, - того, кто осенью два раза разбил
Краснова под Царицыном, - он крутыми мерами быстро организовал оборону и
так дал коленкой прославленному Пепеляеву, что тот вылетел из Перми на
Урал. Этим же, несомненно, должно было кончиться и теперешнее наступление
Колчака на Волгу - ведется оно без солидной подготовки, на фуфу, с
невероятной международной шумихой и под восторженный рев пьяного
сибирского купечества...
- Тактика у нас несколько иная, чем вы, и мы, и немцы применяли в
мировую войну, цепи - более редкие и со значительно большими интервалами,
каждый взвод выполняет самостоятельное задание, - говорил Деникин, стоя в
новеньком открытом щегольском фиате и рукой, в белой замшевой перчатке,
указывая на четкое, как на параде, развертывание стрелковой бригады
генерал-майора Теплова.
Рядом с главнокомандующим в машине стоял француз в небесно-голубом,
тончайшего сукна френче и таких же галифе, на маленькой голове глубоко и
ловко надвинуто бархатное кепи с золотым галуном; из-под бинокля, в
который он глядел, торчали шелковистые усики; на боку алюминиевая фляжка с
коньяком. С ума сойти, до чего комфортабельный француз! На подножке машины
стоял, также глядя в бинокль, англичанин, - погрубее и одетый попроще, в
хаки с огромными карманами, набитыми фотографическими катушками, табаком,
трубками, зажигалками; фуражка его, - блином, - сдвинутая на нос, служила
предметом обсуждения у русской свиты, стоявшей в почтительном отдалении.
"Что там ни говори, - не умеют англичане носить форму, штафедроны! То ли
дело кавалергардская фуражечка! А как носили фуражки царскосельские гусары
ее величества, а? Идет такой барбос!"
Около машины на калмыцком жеребчике сидел неприветливый Кутепов -
коренастый, полуседой, в расстегнутом бараньем полушубке; ради парада он
надел перчатки и нацепил шпоры; маленькие глаза его были воспалены; он
пятый день долбил этот проклятый Маныч и прекрасно понимал, что
происходящее сейчас на глазах у этих франтов развертывание бригады Теплова
- балет, который дорого обойдется бригаде. |