— Он должен был быть в Риме двадцатого августа. Ответ на ваше письмо о дроздах послан из Амстердама тридцатого августа.

— У вас потрясающая память, мистер Арчер, только я не очень понимаю, к чему вы клоните.

— Между получением письма и отправкой ответа промежуток в десять дней — этого времени достаточно на то, чтобы получить письмо в Риме, послать его авиапочтой Рою в Рено, получить его ответ в Амстердаме и переслать его вам.

— Какая чепуха! — Между тем она уже почти верила. — Зачем ему надо было бы обманывать мать?

— Потому что он стыдился того, чем был занят в Рено. Я имею в виду развод с этой женщиной. И он не хотел, чтобы ни вы, ни кто-либо другой знали об этом. Он раньше бывал в Европе?

— Конечно. Я возила его туда вскоре после войны. Он был тогда на последнем курсе в Гарварде.

— И вы посещали эти же места?

— Да. Мы не были в Германии, но все остальное мы видели.

— Значит, для него не составило бы труда написать эти письма. Что же касается открыток, вероятно, его напарник приобретал их в Европе и посылал Рою.

— Мне не нравится употребление слова «напарник» применительно к моему сыну. В конце концов, в этом обмане нет состава преступления. Это наше личное дело.

— Хочется надеяться, миссис Брэдшоу.

Думаю, она понимала, о чем я говорю. Ее лицо исказилось от боли. Она повернулась ко мне спиной и отошла к окну. По плитке, которой было вымощено патио, прогуливалось несколько дроздов. Но не думаю, что она обратила на них внимание. Ее рука автоматически ерошила волосы, пока голова не стала похожа на куст чертополоха. Когда она наконец повернулась, глаза ее были полуприкрыты, словно ей было тяжело смотреть на свет.

— Мистер Арчер, я очень прошу, чтобы все это осталось между нами.

В тех же самых выражениях и с аналогичной просьбой накануне ко мне обращался Рой Брэдшоу, имея в виду свой брак с Лаурой.

— Я попытаюсь, — ответил я.

— Я вас очень прошу. Будет слишком ужасно, если карьера Роя рухнет из-за юношеского увлечения. Вы же понимаете, что это был опрометчивый поступок юноши. Этого никогда бы не случилось, если бы был жив его отец. Он бы смог вовремя направить его. — Она махнула рукой в сторону портрета.

— Вы имеете в виду брак с Макреди?

— Да.

— Значит, вы ее знаете?

— Знаю.

Она опустилась в кресло, откинув голову на спинку с высокой подушкой, словно это признание лишило ее последних сил. Ее обнаженная шея подчеркивала ее беззащитность.

— Мисс Макреди действительно приезжала ко мне один раз. Это было перед тем, как мы уехали из Бостона, перед войной. Ей нужны были деньги.

— Это был шантаж?

— Дело шло к тому. Она хотела, чтобы я финансировала развод в Неваде. Она уловкой заставила мальчика жениться на себе. Она могла сломать ему всю жизнь, и я дала ей две тысячи. Вероятно, она потратила их на собственные нужды и так и не подала на развод. — Миссис Брэдшоу тяжело вздохнула. — Бедный Рой!

— Ему было известно, что вы знаете о ее существовании?

— Я никогда не говорила ему. Мне казалось, что, заплатив ей деньги, я избавила Роя от нее. Я не хотела, чтобы это осложнило наши отношения с сыном. Но, судя по всему, она преследовала его все эти годы.

— Физически преследовала?

— Откуда я знаю? Мне казалось, что я знаю своего сына, знаю все подробности его жизни. Выясняется, что это не так.

— Что это за женщина?

— Я видела ее только один раз, когда она приезжала ко мне. На меня она произвела самое неблагоприятное впечатление. Она выдала себя за безработную актрису, но у меня сложилось впечатление, что она занимается более древней профессией.