Во-первых, кроме курева молодежь время от времени развлекалась мерзким и поганым делом: мучила тех, кто не может дать отпор. То есть почти библейски побивали камнями бездомных. Или заваливали их в подвалах. Дмитрий мог только надеяться, что случившееся с Аленой заставит Гошу хоть о чем-то задуматься. Надежда была слабой, но как знать. В конце концов, гены что-то да значили и хоть какие-то мозги у этого парня должны были быть. Наверное. Как бы там ни было, в последнее время с охотой стало хуже – видимо, бомжи научились лучше прятаться. Естественный отбор, по Дарвину. Поэтому приходилось ограничиваться выпивкой, химкой и аморальщиной.

Во-вторых, Алена под химкой впадала в философское настроение и ее тянуло на диалоги. Компания ее не устраивала, потому что по большей части химка действовала просто: вгоняла в дремотную эйфорию. Поэтому Алена, накурившись и натрахавшись с Гошей, уходила в промку искать то огородников, то тех же бомжей – им она, судя по всему, рассказывала о том, как надо изменить жизнь, чтобы никто не охотился. Однажды, Гоша помнил, она добралась до трассы и уехала с каким-то дальнобойщиком в Уссурийск.

Поэтому, когда она быстро не вернулась, никто не встревожился, да и потом тоже. Обычное дело. Но Гоша даже через дурман мог сказать, где они курили, где потом уединялись и в какую сторону девушка убрела. Это давало точку отсчета, так что поездка уж точно прошла не зря. С этими данными можно было работать дальше.

Интерлюдия

Скульптор

Первое воспоминание Скульптора – как папа отвел его в Клуб моряков, где Приморский краевой театр юного зрителя ставил «Синюю птицу» Метерлинка.

Тогда он, разумеется, ничего не понял, просто смотрел, разинув рот, на причудливые платья и раскрашенные лица, вздрагивал от жестов. Как и все в зале, радовался, когда дети отдавали свою птицу… Скульптор помнил приглушенный свет, огромную шершавую ладонь отца, за которой, казалось, можно спрятаться. Помнил ощущение счастья, смешанного с неправильностью. Да, это он тоже понял гораздо позже.

Птица, бьющая крыльями в клетке. Сердце, бьющееся в груди и не выносящее света. Истина, которую нужно выпустить на волю и которую так трудно найти… Метерлинк был гением. Под слоем очевидных глупых истин про видение прекрасного вокруг, под пониманием своего места он спрятал еще более простое: люди по большей части не понимают, не видят истины ни в себе, ни в других. И тем более не готовы отдавать свою синюю птицу.

Да, тогда он еще ничего не понимал, только знал. Знал, что папа служит летчиком и поэтому его подолгу не бывает дома. Знал, что мама скучает. Что все те новые папы, которых мама порой приводила, – они не настоящие, потому что не водят в театр или в цирк. Они вообще были ночными папами и чаще всего уходили до восхода солнца, словно боялись солнечного света. А мама выходила в огород, полола, напевая что-то себе под нос. Светилась сама, как солнышко. Но почему тогда папы не боялись ее света? Тогда Скульптор не понимал, что этот свет был фальшивкой. Что в ее грудной клетке жила только пустота. Не метафора, не истина, а просто банальный орган, качающий кровь, и ничего больше.

Он не понимал, но ему было интересно. И когда один из пап предложил поиграть – он согласился. А потом начал понимать. Потом ушел из дома, от этой жуткой пустоты, пешком. Из Уссурийска во Владивосток, прямо по железнодорожным путям.

Вернулся, только когда уже все понял, – но мама к тому времени уже умерла.

Этого он ей простить так и не смог.

Глава 7

I. Организационное

С самого утра Дмитрий крутился как белка в колесе.