Кто ты, если уже нет людей, знающих твое имя? Персонаж городского фольклора? Призрак подворотни? «Летучий голландец» забегаловок и баров? Глюк обдолбившегося наркомана? Плод больного воображения?.. Ты существуешь лишь как двойное отражение собственных представлений в представлениях тебе подобных. Трагическое отчуждение создает повод для сомнений во всем. Существование становится зыбким… до тех пор, пока не напомнит о себе пустой желудок или переполненный мочевой пузырь.

Пыляев плыл по течению. Он казался самому себе чучелом, присыпанным нафталином, которое таскают с места на место с ритуальными целями суетливые, но еще не растратившие жизненной силы фетишисты. Он чувствовал себя инфантильным слюнтяем, и преодолеть свой инфантилизм ему было труднее, чем допрыгнуть до луны…

Зато невеста в свадебном «комби» выглядела потрясающе. Эдик покорно отстоял бредовую церемонию регистрации брака в Департаменте демографии, не заметив большой разницы между этой самой церемонией и судом присяжных.

Если не считать Элеоноры и Бориса Карловича, его окружала абсолютно незнакомая публика. Вместо бесформенного куска глины, падавшего в пустоту, он превратился в кирпич, который только что отпрессовали, замуровали в стену и выбили на лицевой грани неуничтожимый штамп. Он стал частью системы, которую прежде инстинктивно отторгал и сознательно ненавидел.

В департаменте все прошло удивительно гладко (видать, без смазки не обошлось); экстремальную парочку даже не осматривала медицинская комиссия, удовлетворившись файлами, которые были предоставлены обеими сторонами.

А потом и вовсе начался аттракцион. Если Эд рассчитывал на скромное «семейное» торжество, то он ошибался. Эскорт таинственных прихлебателей Хрусталя разросся до десятка машин и направился в один из храмов Универсальной церкви.

* * *

Храм стоял на обледенелой набережной. Самой реки уже не было; от нее остался бетонный желоб, по которому струились незамерзающие нечистоты. На краю потока торчал на приколе речной трамвай, надежно изолированный от окружающих миазмов и превращенный в летнее кафе. Сейчас он выглядел трупом, всплывшим со дна черного ручья. К нему прибило кошачий скелет.

Над всем этим нависал храм – немыслимой угловатой тенью. Слева от тарелки спутниковой антенны парила голограмма – трехглавое чудовище, которое можно было принять за сказочного змея или сросшихся основоположников коммунистической утопии. Лучи лазеров создавали впечатляющую подсветку туч; на этом тревожном фоне плавало жирненькое туловище, явно не страдавшее от недостатка витаминов и символизировавшее Единую церковь, с головами Христа, Будды и Магомета. Вокруг него, как мыльные пузыри, вращались небесные сферы.

Машины въехали во двор, на котором разместилась принадлежавшая храму стоянка с заправочной станцией. Благодаря связям того же Хрусталя всю компанию приняли незамедлительно. Какой-то дряхлый поп, идеально подходивший внешне на роль Вечного Жида (за свою сверхдолгую жизнь ему довелось побывать майором НКВД, раввином в синагоге и консультантом ООН по проблемам дальневосточных конфессий), похоже, уже обо всем договорился «наверху» и быстренько санкционировал очередное грехопадение.

Пока он бубнил что-то по этому поводу, Эдик осматривался. Проблем с отоплением здесь не было. Восходящие потоки теплого воздуха плодили миражи. Из акустических систем доносилось ангельское пение кастратов. Гипнотерминалы призывно мерцали во мраке, приглашая к общению со святыми в астрале. Трехмерные анимационные иконы демонстрировали житие персонажей в реальном масштабе времени.