Заложники кинулись на улицу, а я, поняв, что все кончилось, подошел к этим, двое еще дышали, мужчина и женщина — по-моему, та самая, которая стреляла в мать и дочь. И я подошел, и смотрел на них, и думал, какой же жалкий и испуганный у них вид — какие смелые они были полчаса назад, убивая безоружных, и какие жалкие твари они сейчас. И не сдержался и нажал на спуск…

— И что, Рэй? — прерываю тишину, зная что все равно он должен выговориться до конца, завершить исповедь.

— И все, Олли. У магазина к тому времени собралась куча журналистов и телевизионщиков, и когда один из освобожденных заложников рассказал, что их спаситель дострелил раненых террористов, и это пошло в прямой эфир, вышел настоящий скандал. Часть газет и телеканалов требовала меня осудить, часть называла героем, но это была меньшая часть. И меня все же не посадили — хотя до этого чуть не дошло, зато уволили за превышение полномочий и неправомерное применение оружия. И я был в шоке — я был наивный мальчишка до того момента, я верил в справедливость и в то, что зло надо наказывать, — и начал пить, особенно после того, как вскоре после увольнения от меня ушла жена. Сочла меня зверем и неудачником — и никак не могла понять, когда я пытался объяснить ей, почему я это сделал.

Знаешь, для меня работа была всем — я, в общем-то, жил ею, можно сказать, а тут пустота, и жена ушла, забрав ребенка. Ребята, правда, позванивали иногда, звали выпить пива, но все реже — я напивался, начинал ругать начальство, в общем, вел себя как неудачник, а неудачников никто не любит. Пытался найти работу, но в охранные агентства меня не брали — объясняли вежливо, что репутация моя им не подходит. Подрабатывал вышибалой, потом одна частная фирма пригласила телохранителем к своему боссу — хорошо еще, что до суда тогда не дошло, могли ведь лишить права работать в охранных структурах и брать в руки оружие, — но я там пробыл недолго. Так вот и жил — нанимался в телохранители, в частные детективы, а через пару месяцев уходил и опять пил. Были перспективы, но мне все уже было безразлично, так что довольствовался скромными доходами. А два с половиной года назад меня разыскал Джим, предложил работать вместе, вложив деньги в новое агентство, — и это звучало заманчиво, звучало как перспектива сменить статус неудачника на статус удачника. И я согласился, хотя вскоре стало ясно, что рано или поздно мы развалимся. А дальше ты все знаешь…

А я слушала и думала, что Америка с ее демократией — страна, мягко говоря, странная. Тут суды оправдывают виновных богатых и сажают невиновных бедных, тут можно совершать кучу преступлений, но сесть за неуплату налогов, тут можно освободить заложников, а тебя осудят за то, что ты застрелил террористов, потому что должен был вести с ними переговоры. Я раньше много таких сюжетов в кино видела — но им не верила, — а уже здесь убедилась в том, что это чистая правда, что в Америке такой же бардак, как в нынешней России, — только живут богато, и люди другие, и в этом вся разница.

— Так что я с тобой, Олли, — вдруг заключил он, совершенно для меня неожиданно, потому что говорили вроде о другом. — И не только потому, что мне надо отомстить за Ханли — выходит, что он сам виноват в собственной смерти, хотя я все равно обязан за него заплатить. Не только потому, что ты мне нравишься и я знаю теперь, кто ты — я ведь и вправду подумал сначала, что ты взбалмошная девица, подцепившая себе любовника или мужа-миллионера и вляпавшаяся в какую-то историю. И ты правильно сказала, что я законопослушен — ни за какие деньги я бы не стал нанимать киллера, или выслеживать их и стрелять из-за угла, или минировать их машины.