Подумав раз сто, стоит ли задавать вертящийся на языке вопрос, она тем не менее спросила:

— Что всё это такое?

— Слова, произнесенные ради того, чтобы причинить боль. Ужасные, злобные, ядовитые… называй как хочешь.

Таинственный проводник остановился, вытащил одну коробочку — маленькую, прозрачную, как для минидисков, — и поднес к глазам Тальи. Внутри медленно двигались блестящие точки, похожие на сделанных из драгоценных камней крошечных насекомых.

— Видишь? Вот они. Живые. Бодрые. Проворные.

— Это слова? — спросила Талья, завороженная танцем разноцветных точек. — Такие красивые?

— Слова, даже плохие, всегда прекрасны, Талья.

— Но почему они так ранят?

— Потому что ты заставляешь их это делать. Нож тоже может быть прекрасен. Все зависит от того, режешь ты им хлеб или перерезаешь горло. В первом случае он помогает жить, во втором — убивает.

— А они всегда тут?

— Одни — всегда, другие постепенно теряют активность и в конце концов исчезают. Но эти еще живы. — Он мягко провел кончиками пальцев по коробочке, словно читал вслепую. — Они никогда не исчезнут. У них нет срока дезактивации.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— А что такое «срок годности», ты понимаешь?

— Как у йогуртов? — Ей вдруг стало очень смешно.

— Вроде того. Одни с течением времени теряют силу, другие никогда не стареют.

— А мои? — Она чуть не прыснула.

— Посмотрим.

Талья уже потеряла счет времени, а они всё шли и шли по этому полному прекрасных и ужасных слов залу, и вдруг голову пронзила резкая боль и накатила дурнота. Она прислонилась к стене и сжала ладонями виски.

— Мне очень больно, — пробормотала она.

Провожатый повернулся к ней и протянул темные очки.

— Надень, помогает, только видеть теперь ты будешь по-другому.

Талья надела очки, которые казались металлическими, но почти ничего не весили, и вдруг зал стал напоминать старую библиотеку, залитую красновато-золотистым светом, словно купающуюся в лучах закатного солнца. Блестящие грани коробочек обернулись корешками древних книг с золотыми знаками на коричневых, гранатовых и темно-зеленых обложках.

— Так лучше?

Талья кивнула. Она бывала в подобных библиотеках. Когда мама два года назад решила вновь заняться докторской диссертацией, оставленной после рождения Диего, дочь ходила с ней заказывать или получать книги. Приятные воспоминания несколько примирили ее с этим местом, но одновременно вызвали в памяти и другие, печальные, связанные с первыми ссорами между родителями, когда отец начал попрекать маму «ученостью» и пустой тратой времени «непонятно зачем».

— Талья, вот твои слова, — сказал проводник.

Она оторвала взгляд от покрытого воском паркетного пола медового цвета и увидела, что провожатый, опять будто подсвеченный изнутри лампочкой, протягивает ей книжечку вроде тех поэтических сборников, которые изучала мама.

Слова, раньше похожие на блестящих подвижных насекомых, теперь являли собой странные красные символы, относящиеся, по-видимому, к какому-то неизвестному ей языку.

— Они из тех, которые теряют силу? — тихо спросила Талья, боясь услышать ответ.

— Да. Через пять лет твоя мама их забудет, а если и будет вспоминать, то уже без обиды и боли.

Через пять лет! Ей тогда исполнится семнадцать. Как вынести столь долгий срок, зная, что между ней и мамой стоят эти проклятые слова? Даже понимая, что рано или поздно они исчезнут, всё равно пять лет — это целая вечность.