Вот в этот второй визит все и решилось. Девчонка уже немного начала ходить. В больнице ее отмыли, причесали и даже губы подкрасили — кто-то из соседок по палате постарался. Они, бабы, все просекают на год раньше, чем мужики, и существует единственный способ сделать так, чтобы они тобой не управляли, — держаться от них подальше. В общем, Паштет вышел с ней в больничный садик, поговорил с полчаса и решил… Не жениться, нет, а для начала просто помочь, подставить плечо — во искупление грехов, что ли…

Вот и подставил… Неужели целых два года, обнимая его, Павла Пережогина, она представляла, что милуется со своим Юрченко? Ни разу имена не спутала, Денисом не назвала, и на том спасибо…

«Да нет, это какое-то фуфло, — решил Паштет. — Если бы она его любила, то не стала бы мне сдавать. Разве что из ревности… Ну, так ей тогда хитрить со мной незачем. Сказала бы просто: оторви ему башку и в задницу засунь — я бы и оторвал, и засунул бы в лучшем виде, и даже думать бы не стал, в отместку она это или из ревности. За такие дела живьем закапывать надо, и я бы его закопал и сказал бы, что так и было. А она сказала совсем другое. Девчонку, сказала, спаси, а с ним делай что хочешь, только не убивай, рук не пачкай. Девчонку, соперницу, ей жалко, обо мне она заботится — чтобы, значит, рук не замарал, — а с ним, с Юрченко, делай что хочешь… Ну, может, это только для того, чтобы я их с этой девкой по разным углам развел. Так ведь не дура же она! Она меня насквозь видит и не могла не знать, что я его все равно грохну. Так какой ей прок с любовника, от которого даже могилки не останется? Я бы на ее месте, если бы любил, первым делом постарался бы убрать девчонку, а в самом крайнем случае, если бы это не помогло, — обоих, чтоб уж никому моя любовь не досталась…»

Долли и телохранитель Хохла вернулись минут через пятнадцать, не больше. В супермаркете они приобрели кое-что из еды, пару пакетов сока, а также два одинаковых складных ножа и аккуратную стальную фомку — излюбленное орудие взломщиков всех времен и народов. Любопытный Хохол сразу схватил один из ножей и стал оценивающе разглядывать. Нож был китайский, с тупым лезвием из отвратительной стали, хлипко болтавшимся в прорези рукоятки, но вид имел солидный и устрашающий — если не приглядываться, конечно.

— Фуфель, — заявил Хохол, возвращая нож.

— А кто спорит? — сказал его земляк, пряча нож в карман. — В хозяйственном отделе заблудиться можно, а путного ножа днем с огнем не сыщешь.

— Хороший нож денег стоит, — сказал Долли, засовывая фомку под мышку, как градусник. — И выбрасывать его жалко, а в самолет с ним не пустят.

Все согласились. Долли с лязгом забросил фомку в багажный отсек джипа, и они в полном согласии продолжили свою поездку, которую неугомонный Хохол с самого начала окрестил «жоп-туром», имея в виду, наверное, что, когда они доберутся до Юрченко, тот окажется в глубокой заднице.

Долли гнал как на пожар, — не потому, что они так уж спешили, а просто потому, что машина была хороша, а дорога — и того лучше. В результате километрах в ста от Льежа их остановила полиция и содрала чудовищный штраф за превышение скорости. Спорить было затруднительно — мешал языковой барьер, да и ситуация была ясна, — поэтому Долли ограничился тем, что обозвал полицейских мусорами, и безропотно заплатил требуемую сумму.