|
Или того хлестче: лишившись этого «украшения», ему придется менять фотографии в паспорте и на водительском удостоверении. На самом деле Андрей Васильевич боялся, что удаление бородавки приведет к развитию рака: он где-то не то слышал, не то читал, что хирургическое удаление бородавок и родинок чревато именно такими последствиями. Рака Андрей Васильевич боялся до смерти, это была его личная фобия, вроде того, как некоторые боятся змей, крыс или пауков. Фобия эта тем не менее не мешала ему выкуривать по пачке сигарет в день и за такой же срок выпивать до полулитра крепких спиртных напитков. В общем-то, это было объяснимо, если не с точки зрения здравого смысла, то уж с позиций обычной человеческой беспечности: рака Казаков боялся, но при этом в глубине души не верил, что такое несчастье может с ним приключиться.
И, как выяснилось, правильно боялся. Не рака ему следовало бояться, нет, не рака… А чего ему действительно надо было бояться, так это змеи, которую он пригрел на своей груди. Дашка, Дарья Андреевна Казакова… Крапивное семя, кукушкино яйцо! Какая она к черту Казакова, какая Андреевна! Впрочем, может быть, и Андреевна — черт его знает, как звали ее настоящего папашу. Очень может быть, что и Андреем… Теперь и спросить-то было не у кого: жена Андрея Васильевича, родившая ему не похожую ни на одного из родителей красавицу дочь, давно уже лежала на Ваганьковском. От рака она умерла, и Андрей Васильевич тогда, помнится, подумал, что поделом вору мука. А чуть позже, когда немного протрезвел, припомнил вдруг собственные многочисленные грешки — как маленькие, так и побольше — и испугался: если жену так страшно наказали за супружескую неверность, то каково придется ему?! Вот с тех самых пор он и стал бояться рака и вообще смерти, после которой, как он подозревал, его ожидала неминуемая кара. А кара-то, оказывается, все эти годы была рядом, на расстоянии вытянутой руки — подрастала, училась в престижной школе, примеряла наряды, бегала на первые свидания, училась пользоваться косметикой и ни в чем не знала отказа. Девчонка росла красавицей, умна была не по годам, и Андрей Васильевич относился к ней гораздо теплее и лучше, чем многие отцы относятся к своим родным дочерям. Да и не был он до конца уверен в том, что Дарья — не его кровь. Всю жизнь сомневался, а сделать генетический анализ, установить отцовство так и не отважился, да и не до того ему было — работал как вол, обеспечивал дочери будущее. И вообще, все лучшее — детям, лишь бы поменьше приставали… И чего, спрашивается, ей недоставало? Дочери президента, и те, наверное, живут скромнее. Все у нее было, ничего Андрей Васильевич для нее не жалел, а она ему чем отплатила? Нет, не могла родная дочь так поступить с отцом! Да и неродная, наверное, тоже — во всяком случае, не каждая… Нетвердо ступая, Андрей Васильевич пересек просторную гостиную и тяжело упал в любимое кожаное кресло с высокой спинкой. Банкир был в одних трусах — просторных, сатиновых, иного белья он не признавал; дряблая грудь и объемистый, как глобус в планетарии, живот поросли густым седым волосом; на тощих ногах волос был темнее, а на левом предплечье синел выцветший, коряво вытатуированный якорек. На флоте Андрей Васильевич никогда не служил, в море выходил только на борту круизного лайнера, а якорек выколол в возрасте тринадцати лет из чистого озорства, за что и был впоследствии нещадно выпорот отцом. Андрей Васильевич поставил на стеклянный стол бутылку виски, принесенную из бара. Перед глазами у него уже основательно плыло, и пить ему, наверное, больше не следовало. Но как не пить, когда такое творится! Эх, Дарья, Дарья… Это ж надо такое учудить! После того как Полковник позвонил ему из Бельгии и подтвердил, что на самом деле никакого похищения и в помине не было, что это была обыкновенная и не слишком умелая инсценировка с целью выманить у него деньги (и какие деньги!), Андрей Васильевич пил непрерывно. |
