Собравшиеся снова переглянулись.

— Хорр!

— Маа!

— Трудно поверить!

— А соо да. — Сын старой женщины вдруг вскочил и вышел из комнаты.

Вскоре он вернулся с матерчатым свертком, сел на татами и показал собравшимся бумажный свиток.

— Вот, мать просила принести… Это картина, которую рисовала сама Кику. Мать говорит, что Кику часто бывала в старом храме, который в те времена стоял на берегу. Монахиня учила ее разным вещам. Мать говорит, что хранила свиток всю жизнь. — Он повернулся к старушке и спросил: — Эта картина, мама?

— Хай, — кивнула она, — хай, Кику-тян но э.

Он развернул старую потемневшую бумагу, на которой оказался пейзаж, написанный черной тушью: пляж, рыбачья лодка, водоросли на шестах. Волны, накатывающиеся на песок, брызги пены. Картина поражала свежестью восприятия и точностью деталей.

— Как хорошо, — прошептала Мисако. — Удивительно хорошо… — Ее голос оборвался, когда она заметила в правом нижнем углу маленькую печать в виде стилизованного цветка, точно такую же, как на свитке в прабабушкиной коробке. — Что это?

Сын старой женщины надел очки и склонился над свитком.

— Похоже на хризантему… Кику дес. Да, правильно, — улыбнулся он. — Так ее и звали — Кику.

Мисако с волнением обвела комнату взглядом.

— У нас в храме тоже есть картина Кику! Я нашла ее, когда разбирала прабабушкины вещи. Моя прабабушка тоже писала картины.

Собравшиеся замерли в изумлении.

— Э-э? — Старушка потянула сына за рукав, требуя повторить.

Сомнений у Мисако больше не оставалось. Кику привел в Сибату прадед Мисако, который шел с группой паломников. Наверное, сначала ее приютили в храме и только потом отправили к родственникам. Прабабушка обнаружила у девочки дар художницы и взяла под свою опеку. Иначе откуда бы появиться той картине, что была в храме? Ах, если бы строгие лица предков на стене дедушкиной кельи могли говорить! И еще. Дедушка тогда был еще мальчиком. Возможно, они с Кику играли вместе. Как еще объяснить странную привязанность престарелого настоятеля к неопознанным останкам, найденным в пруду?

Мисако шла по прибрежному песку в сопровождении священника и Хоммы. От храма, который когда-то здесь стоял, уже ничего не осталось. Она наклонилась, подобрала несколько камушков, горсть песка и завернула их в платок.

— Когда-то здесь жила старая монахиня, — сказал Хомма. — Она была святая женщина, помогала людям, умела лечить травами. Говорили даже, что она из самурайского рода. Мальчишкой я раз нашел здесь в развалинах сломанную кисть для письма, и моя мать сказала, что это вещь той монахини, потому что волоски у кисти были из лисьей шерсти.

Второе письмо от Кэнсё пришло уже в сентябре. В длинном конверте с синими и красными символами, с множеством разноцветных американских марок. Письмо было длинное, написанное ровным аккуратным почерком, полное великолепных описаний природы и сцен из жизни. «Я думал, что Калифорния должна быть похожа на остров Кюсю, — писал монах, — но здесь уже в августе трава на холмах выжжена солнцем до желтизны, а ветер иногда бывает таким же холодным, как на Хоккайдо».

Он писал о студентах, об американских монахах и их храме, о том, как долго привыкал к здешней пище и мучился с английским. Описание другого мира заканчивалось просьбой: «Пожалуйста, расскажите мне побольше о том, как ездили возвращать прах Кику-сан».

Мисако ответила очень подробно, вложив в конверт пакетик с морским песком, который подобрала во время той поездки. Однако следующее письмо от Кэнсё содержало еще больше вопросов, в том числе один главный: «Как вы думаете, что на самом деле случилось с девушкой?» Мисако задумалась.