|
Голоса монотонно тянули одну и ту же ноту. Священники набирали в грудь воздуха по очереди, чтобы ни на секунду не прервать песнопения. Дым от курильницы волнами поднимался вверх и висел над головами молящихся, образуя полупрозрачную дымку. Мисако вся отдалась гипнотическому ритму, в то же время не забывая об уроках Кэнсё и чувствуя тепло, перетекающее между сложенными ладонями. Она будто стала одним целым с поющими, молясь и думая только о неизвестной одинокой душе, явившейся ей в видении много лет назад. Постаравшись представить себя девочкой, рисующей на берегу пруда, она молча обращалась к той неизвестной, заряжая своими мыслями поток энергии, который согревал сложенные руки: «Мы думаем о тебе, любим тебя, дарим тебе наши молитвы и чувства. Наши умы и сердца слились воедино и обращены к тебе. Ты больше не одинока».
Стараясь собрать духовные силы, Мисако посылала зов в неизведанные пространства, отдавая, как могла, последние почести той жизни, что существовала прежде и окончилась здесь, на берегу. Возможно, та девушка жила поблизости, у нее были дом и близкие люди, которые так и не узнали, что произошло. Как, наверное, они горевали, когда она пропала! Теперь же от нее ничего не осталось, кроме пепла в урне да горстки костей на дне. Глубоко погрузившись в свои мысли, Мисако чувствовала, как поток энергии течет от рук кверху, все выше и выше, через плечи к голове, и вновь низвергается водопадом, пронизывая будто жидким струящимся светом, излучая радужное сияние и заставляя дух отрываться от тела. Она больше не смотрела в спины священников, но парила в облаке благовоний, точно птица, глядя сверху вниз на алтарь, бритые головы молящихся и свою собственную, склоненную, с прической, стянутой черепаховым гребнем. Воздух вокруг звенел от песнопений. В стороне, на мосту, кто-то был — девушка на коленях, возле кучки камней. Согнувшись, она перекладывала камень за камнем на лежавший рядом квадрат из темной материи. Встав на корточки, собрала концы ткани, с усилием закинула узел на спину, завязала на груди… Потом, помедлив немного, опрокинулась в воду. Раздался оглушительный всплеск, от места падения кругами пошли темные волны, накатываясь на каменистый берег возле алтаря. Еще один всплеск — или это деревянный молоток снова обрушился на гонг? Песнопения смолкли. — Наму Амида буцу, — произнес настоятель священную формулу, приподняв сложенные ладони. — Наму Амида буцу, — повторил он с низким поклоном в сторону алтаря, опершись руками на циновку. — Наму Амида буцу, — еще один поклон достался помощнику. — Наму Амида буцу, — выговорил в свою очередь высокий монах, кланяясь в ответ Учителю, затем повернулся к Мисако, чтобы повторить поклон… И тут в отлаженном ритуале произошел неожиданный сбой. Мисако никак не отреагировала на поклон: застыв неподвижно, она смотрела прямо перед собой, будто слепая. Сердце Кэнсё застучало — молодая женщина явно находилась в трансе. Монах напрягся, ожидая со страхом, что произойдет дальше. Ни о чем не подозревая, старый священник возобновил чтение сутры: «Ис син те рай…» Снова прозвучал удар гонга, однако Мисако не шевельнулась, даже не моргнула. Кэнсё внимательно вглядывался в ее лицо, все то же милое личико, которым он накануне любовался, но в чем-то неуловимо изменившееся. Из-под знакомых густых бровей смотрели, казалось, совсем другие глаза, усталые, покрасневшие, отстраненные. По телу молодой женщины пробежала дрожь. Тягучее пение наполняло ее сознание страстью и ритмом, медленно наращивая напряжение, как в кукольном представлении бунраку. Прежняя жизнь осталась там, внизу; теперь ею управляло какое-то непонятное темное существо, двигало руками и ногами, заставляло их дрожать, дергая за ниточки, словно у марионетки. Старик наконец осознал, что молится один. Замедлив пение, он с недоумением обернулся. |
