Ну скажите на милость, как после этого родители смогут внушить ребенку уважение к взрослым? Да ведь сам священник ставит детей выше отцов и матерей! Злейшие враги Отечества – вот кто эти попы-чадолюбцы, поелику ухитряются развращать юное поколение даже в храме!

Вот говорят: все лучшее – детям. Да с какой стати? Они заслужили это лучшее? Когда, в какие времена было видано, чтоб взрослые самую качественную пищу отдавали ребенку? Лучшее доставалось главе семьи – труженику и судье. Вот и был порядок в семьях, дети не хамили родителям, были послушными.

Может, стоит выследить какого-нибудь пацана из воскресной школы да прирезать штыкножом? И записочку соответствующую к трупику приколоть: мол, каждый сверчок – знай свой шесток…

Ну, а за детьми к святым дарам гурьбой, как за колбасой, прут бабки. По-хозяйски прут.

Мужики добровольно уступают свое право первородства, покорились и тут, в храме, как покорились в семейной жизни. Священник молчит, делает вид, что не замечает этого открытого попрания Божьего порядка. Он больше всего на свете хочет того же, чего и нехристи: жить спокойно, сытно и без проблем. Иначе эти бабки на него тысячу доносов напишут епископу. Попробуй-ка ввести в храме православное благочестие! Съедят.

Если эти бабки, которые уже полвека в церковь ходят, не признают закона Божьего, то чего ж мы хотим от молодых да нецерковных девок? И еще удивляемся падению нравов…

Каков поп, таков и приход. Пастырь должен пример своим овцам показывать, а что на деле? Прихожанам велено три дня строго поститься перед причастием, готовиться к исповеди, молитвы вычитывать. А священники, которые «белые», семейные, чуть не каждый день причащаются без всякого поста, а исповедуются от силы раз в году. Им можно Тело и Кровь Христову принимать в нечистоте. После поедания мяса, совокупления с женами. Они что, заранее Богом прощены, что ли? Им каяться не в чем? Выходит, так.

Ну что ж, с волками жить…

Глава тридцать третья

– Хм! Это чрезвычайно любопытно.

Миниатюрный, седовласый академик Денисов пытливо разглядывал Геннадия поверх очков. Они стояли посреди библиотечного хранилища, пропитанного запахом древних фолиантов, кожаных переплетов и герани, буйно произраставшей на облупившемся подоконнике.

Книжные полки достигали сводчатого потолка, и не было видно конца длинным рядам потемневших от времени корешков. До верхних полок хранилища можно было добраться только при помощи приставной лестницы.

– Это, знаете ли, игра чисел, – продолжал Денисов, расхаживая перед Геннадием с листком бумаги в руке. – Паскаль был бы счастлив, если бы ему предложили столь интересную задачку.

Геннадий с сомнением смотрел на сухонького академика.

– Мстислав Карпович, в математике, насколько мне известно, ничего никуда бесследно не исчезает. А тут получается, рубль будто куда-то испарился!

Денисов лишь отмахнулся:

– Никуда он, молодой человек, не испарился. Он, безусловно, где-то есть.

– Мстислав Карпович! – взмолился Геннадий. – Вы автор научных трудов, учебников по высшей математике. У каждой задачи должно быть решение. Дайте мне его!

– Будет, будет вам решение, – успокоил нервного визитера академик Денисов.

– Спасибо!

За разговором иеромонаха и академика пристально следил аспирант Рябинин, стоявший на самом верху приставной лестницы.

– Сначала я, пожалуй, задам это моим студентам. Загляните… знаете когда… сейчас подумаем…

Геннадий в отчаяньи стиснул ладони.

– Уважаемый мэтр! – едва не взвыл иеромонах. – Решение нужно мне сегодня же, до полуночи. Грамотно оформленное, не допускающее двойного толкования решение.