«Интересно, какова будет их реакция, когда я через каких-то полчаса буду стучать в двери их номеров, извиняться и возвращать по десять рублей, на которые я их якобы обсчитал? – подумал Сергей не без тревоги. – Как минимум, решат, что я издеваюсь. А то и чего похуже…»

На стол порхнули три сотенные бумажки, а магнат добавил четвертую – на чай.

«Представление продолжается», – подумал Сергей, сгреб триста рублей, оставив лишнюю купюру на тарелочке.

– Извините, но здесь чаевых не берут, – как можно убедительнее произнес он совершенно невозможную фразу.

И прошествовал за стойку.

– Слушайте, куда мы попали? – послышался за спиной Сергея голос одного из троих лесоторговцев.

Второй откликнулся с нервическим смешком:

– В социалистическое прошлое, товарищи. Здесь борются за звание «Коллектив коммунистического труда».

Лязгнули отодвигаемые стулья, и троица двинулась к выходу из бара.

– Пойдемте-ка по номерам, вздремнем чуток, – предложил коллегам магнат. – А то ночью, я чувствую, спать не придется.

И снова ответом ему было идиотское, угодливое хихиканье…

Сергей не видел, да и не мог видеть, как, выйдя в гостиничный холл, один из лесоторговцев (тот, что принял импровизированного бармена за киллера) подошел к портье и принялся что-то втолковывать ему, то и дело кивая в сторону бара…

Глава тридцать шестая

Внутри будто рос прохладный воздушный шар, который вот-вот поднимет доктора кудато на недосягаемую высоту… Не давая увлечь себя эйфорией полета, Алексей прошел в гостиную, прибавил децибелов в стереоколонках. И, пританцовывая, постарался сосредоточиться на феерически мелькавших в сознании сочетаниях цифр: тридцать, двадцать девять, двадцать семь… Пять, три, два, один…

В дверь длинно позвонили. Надежда! Кто ж еще? Приперлась все-таки, видно, надоело ей слушать короткие гудки в телефонной трубке.

Алексей был раздосадован. Буквально за пару секунд до того ему уже начало казаться, что цифры обретают свой неповторимый, индивидуальный характер: Тридцатка дышит самодостаточностью и оптимизмом; Двадцать Девять в нерешительности задумалась, уплывать ли ей куда-то в пространство или сначала поквитаться со своими визави; у Двадцати Семи – внутренний разлад, и топорик семерки вот-вот рубанет по доверчиво подставленной шее двойки… Цифры уже принялись было обсуждать свои взаимоотношения, как их разговор был грубо прерван каркающим звуком входного звонка.

Алексей стер пот со лба, бесшумно метнулся в прихожую и осторожно посмотрел в глазок.

Искаженное линзой, ему улыбалось лицо Ирины. Да-да, эту девушку зовут Ириной, они познакомились позавчера в зоопарке… Он еще не подал руки, извинился, что пропах рыбой…

Только на этот раз юная воспитательница была одна, без маленькой девочки.

Алексей распахнул дверь, и Ирина смело шагнула в полутемную прихожую.

– Надеюсь, сегодня ваши руки не пахнут рыбой? – прошептала она.

Геннадий шел городским сквером, рассеянно поглядывая на пьющих пиво граждан и гражданок. Шел налегке: дипломат вместе с содержащимся в его утробе миллионом перекочевал к аспиранту Рябинину.

Боковым зрением иеромонах зафиксировал сидящего на лавочке отца, но не только подходить к нему, а даже и смотреть в его сторону не хотелось. Не хотелось вообще ничего, даже пива.

Сейчас семь вечера, в десять он должен быть в общежитии аспирантов. Второй этаж, комната двадцать два. Легко запомнить. Там Геннадий получит компьютерную распечатку решения головоломки Виктора Петровича.

И все. Этот кошмар закончится навсегда. Пойдет совсем другая жизнь.

Валентин Николаевич Мокеев тоже заприметил сына, проходившего неподалеку, и у бывшего атташе, как и у Геннадия, отнюдь не возникло желания обменяться приветствиями.