|
Он хмуро бродил по дому, размахивая оставшимся от руки обрубком и раскачиваясь из стороны в сторону, как дерево на сильном ветру, а если и говорил, то непременно либо рычал, либо огрызался. Лэрд понимал причины его злости, но легче от этого не становилось. Постепенно Лэрд обнаружил, что предпочитает запираться наверху, в комнате Язона, и работать над книгой, а все остальные придумывали собственные способы держаться от отца подальше. Женщины перестали навещать гостиницу, медник стал кочевать из дома в дом, так что вскоре в опустевшей гостиной остались только мать, Сала и Юстиция. Даже мать старалась поменьше видеть отца, все чаще и чаще оставляя его в полном одиночестве. Его гнев и стыд росли с каждым днем, поскольку причину того, что остальные бегут от него, как от чумного, отец видел в собственной увечности.
Исключение составляла Сала. Она неотступно следовала за ним по пятам. Если мать заставляла ее убираться в комнатах, вскоре Сала оказывалась у постели лежащего в мрачных раздумьях отца; если она играла с куколками, они танцевали свой веселый танец у ног Эльмо, сидящего у камина. Взгляд отца останавливался на малышке, и тогда он хоть поменьше шумел и ругался. Когда же он пытался сделать что‑нибудь – подкинуть в огонь полено, намолоть гороха на похлебку, – она непременно возникала рядом, поддерживая волочащийся по полу конец бревна, подметая сухой горох, рассыпанный им. И тогда он снова приходил в ярость и, обзывая ее дурой и неумехой, приказывал убираться прочь. Она уходила, но, выждав за дверью, тихонько возвращалась и снова устраивалась где‑нибудь неподалеку. – Если не хочешь навлечь неприятности на собственную голову, – шепнула ей как‑то раз мать, – держись от него подальше. – Но он же потерял руку, мама, – ответила Сала так, будто, по ее мнению, он просто ее где‑то оставил. Однажды вечером, когда в гостиницу зашел поужинать медник и со второго этажа спустился Лэрд, Сала обратилась к отцу, громко объявив: – Папа, а я видела во сне, куда подевалась твоя рука! Разговоры мигом смолкли – все с трепетом ждали от отца вспышки гнева. Каково же было общее удивление, когда он спокойно посмотрел на свою дочку и спросил: – Ну и куда же? – Ее деревья забрали, – сказала она. – Поэтому теперь ты должен сделать так, как делают деревья. Когда у них ломается ветка, они просто отращивают ее заново. – Сарела, – грустно прошептал отец, – я ведь не дерево. – А разве ты не знаешь? Моя подружка может отрастить ее тебе. И она посмотрела на Юстицию. Юстиция молча уставилась в крышку стола, как будто не поняла ни слова из разговора. Мгновение превратилось в вечность – взгляды присутствующих были прикованы к Юстиции. Затем Сала расплакалась: – Почему, почему запрещено?! – выкрикнула она. – Это же мой папа! – Хватит, – оборвала ее мать. – Садись есть, Сала, и перестань плакать. Отец хмуро уселся во главе стола. – Ешьте, – кивнул он и принялся черпать ложкой похлебку, стараясь как можно быстрее закончить ужин. Язона не было в комнате, но, конечно, не случайно он объявился именно в этот момент. Он подошел к отцу, держа в руках клещи из кузни и пластинку железа. – По‑моему, – сказал он, – из этого получится неплохая коса. Мать резко втянула в себя воздух, а медник принялся старательно изучать содержимое своей тарелки. Отец, однако, взял кусок железа и, покрутив его, ответил: – Да нет, слишком короткий для косы. – Тогда ты должен помочь мне найти такой кусок, из которого получится коса. – Ко всем прочим своим талантам, Язон, ты еще и кузнец? – невесело усмехнулся отец и потрогал руку Язона, которая была не слабее руки нормального мужчины, однако по сравнению с рукой отца выглядела, как ручка младенца. |
