Конечно, он не мог общаться с ней мысленно – ее разум был закрыт от любых мыслей извне, кроме тех, что исходили из деревни, за которой она Присматривала, – поэтому он обратился к ней словами, вслух. Она с трудом узнала голос, или, может, это вода так изменила все звуки.
– Люди говорят, что Юстиция умна и красива, она несет в себе справедливость. А еще говорят, что моя сестра – мрачная и ужасная девушка, ибо она может уживаться с правдой.
Его дыхание холодом обдало ее щеку, а от слов его по спине пробежали мурашки. Она не смела оставить деревню, чтобы заглянуть к нему в разум. Но в прозвучавших фразах сквозила какая‑то обреченность, и она внезапно испугалась. Он как будто прощался, и она никак не могла понять почему.
Или это очередное испытание? Может быть, всех новичков‑Наблюдателей проверяют таким образом? Может, всем в первый день близкие должны сказать какие‑нибудь пугающие слова? "Если это испытание, я с честью выдержу его;». Она не подняла лица из воды, продолжая Присматривать за деревней, и Милосердие ушел.
Вот появились глаза, через которые она могла видеть, – сонные, покрасневшие от недосыпания глаза, хозяева и хозяйки которых доили овец и коров или мешали кипящую на огне кашу. Вся домашняя обстановка была сделана из дерева, на полках стояли глиняные горшки, на стенах висели шкуры животных – это был древний мир, обнаруженный лишь недавно, и машины не могли помочь Наблюдателям в их работе. В стойлах потели лошади, в дома беспрепятственно проникала пыль и грязь, дети хватали руками гусениц. На каждый город приходилось по одному Наблюдателю – столько опасностей подстерегало тамошних жителей.
Ребенок подавился куском колбасы. Родители недоуменно смотрели на него, не зная, что делать. Юстиция сжала диафрагму младенца, и малыш выплюнул колбасу на стол. Ребенок радостно рассмеялся и попытался было снова плюнуть, но Юстиция заставила мать легонько шлепнуть его, и дитя сразу затихло. У Юстиции было слишком мало времени, чтобы попусту тратить его на игры за завтраком.
Сапожник, отрезая кусок кожи, заодно отхватил себе полпальца. Он не был привычен к боли и громко закричал, но Юстиция мигом утихомирила боль и приказала сапожнику поднять отрезанный палец со скамьи и приложить на место. Срастить вену с веной, нерв с нервом было делом пары секунд. После этого она проникла к нему в разум и начисто стерла воспоминание о случившемся. Также она заглянула в разум его жены, заставив ее забыть ужас в крике мужа. А раз не помнишь, значит, ничего не было.
Она утихомиривала разгневавшихся. Успокаивала испугавшихся. Исцеляла боль и раны. Никакая зараза не могла прижиться в человеческом теле. С рассветом Юстиция подпустила в деревню чуточку бодрого настроения, и жители буквально рвались на работу – вскоре над полями уже звенели дружные песни, у горнов и печей исправно трудились рабочие.
Днем остановилось сердце старика. Юстиция быстро осуществила проверку смерти. Чтобы исцелить старика, потребуется больше трех минут; детей моложе двадцати у него нет; жена здорова телом и умом – значит, ему можно позволить умереть. Вместо того чтобы воскрешать умершего, Юстиция привела в дом его сына, тридцатилетнего владельца гостиницы с могучими руками кузнеца. Она намеренно изгнала из разума мужчины все мысли; не узнав старика, он равнодушно поднял безжизненное тело и отнес на кладбище, где его друзья уже рыли могилу. Спустя час старик упокоился в земле. Люди, рывшие могилу, будут вспоминать о похоронах, как о давно случившемся горе, как о несчастье, произошедшем год тому назад, поэтому скорбь по умершему успеет затихнуть и исчезнуть.
Отправив мужчину обратно домой, Юстиция вложила в ум сына умершего старика воспоминания о тех радостных минутах, что он пережил в детстве. Теперь он считал, что сегодня всего лишь отметил годовщину перехода отца в мир иной, посетив его могилку на кладбище.
Овдовевшая жена старика собрала весь свой,скарб и переехала жить в гостиницу к сыну, где ей выделили постель у стены, неподалеку от очага. |