Это был он. Глаза, пойманные в двойную сеточку морщин — темные и уверенные, полные ясного понимания. На голову был натянут платок, повязанный узлом на правом ухе. Сигарета воткнута в глубоко потрескавшиеся губы. Нос был влажным, раскрытым ужасом, гнойным и жутким.

Вилли глядел на фотографию словно загипнотизированный. Было что-то знакомое в облике цыгана, существовала какая-то связь, в которую Вилли не мог провести параллели. Потом он понял. Тадеуш Лемке напомнил ему фото стариков в рекламах сыра из кислого молока Даннона, стариков из Грузии, которые курили сигареты без фильтра, пили водку, от которой разламывался череп, и жили до 130, 150 лет. Потом всплыла строчка из песни Джерри Волкера: «Он посмотрел на меня глазами времени…»

Да. Вот что увидел в лице Тадеуша Лемке Вилли Халлек. В глазах старого цыгана Халлек увидел глубокое знание, в котором век двадцатый представал всего лишь тенью. И тут Вилли задрожал.

Той ночью, когда он встал на весы в ванной, примыкающей к его клинообразной спальне, его вес был 137 фунтов.

Глава 18

Поиски

«Очард Бич, — сказала официантка. — Это самый живой из них». Клерк в приемной согласился, как и девушка в будке «Справки для туристов» подтвердила это, хотя и отказалась выразиться столь откровенно. Вилли повернул арендованную машину к Очард Бич, городку, который лежал в 18 милях южнее. Машины на трассе уткнулись бамперами друг в друга в миле от пляжа, передвигаясь почти ползком. Большинство машин на этом параде носило канадские регистрационные номера. Многие из них были вернувшимися в строй ветеранами, настолько огромными, что вполне могли бы пригодиться для перевозки целых футбольных команд. Основная масса людей, как заметил Вилли, и в едва ползущих машинах и на обочине, была одета только-только в пределах, разрешенных законом, а иногда и того меньше. Вилли видел массу ниточных бикини, плотно облегающих купальных плавок — выставка блестящей от крема плоти.

Сам Вилли был одет в синие джинсы, белую рубашку с распахнутым воротом и спортивную куртку. Он сидел за рулем и потел, несмотря на работающий во всю мощь кондиционер. Но он не забыл того взгляда, который бросил на него официант. Вилли был настолько раздет, насколько мог себе позволить, даже если он окончит день в тапочках, насквозь мокрых от пота. Ползущий поток пересек пустырь, потом начал извиваться среди летних домиков, прижатых друг к другу, плечом к плечу, бедром к бедру. Полуголые люди сидели на газонах перед домиками, кушали, читали или просто разглядывали бесконечный поток транспорта.

«Боже, — подумал Вилли, — как они в состоянии выносить выхлопные газы. Наверное, именно загазованность напоминает им о доме?»

Домики уступили место мотелям с вывесками, говорившими: «Здесь говорят по-французски», «Канадская валюта в размере до 250 $», «Три минуты до океана».

Мотели уступили место торговому центру, который состоял в основном из фотомагазинов, лавок сувениров и ларьков порнографических изданий. Пешеходами была полуголая молодежь, некоторые держались за руки, некоторые глазели в пыльные витрины с полным отсутствием интереса, иные катались на скейте, прокладывая извилистый путь между прогуливающимися с видом томной скуки. Завороженным, отчаявшимся взглядом Вилли Халлек следил за толстыми. Все они казались ему толстыми — даже подростки, катающиеся на скейте, и все что-то ели. Пиццу там, картофельные хлопья из пакетика здесь. Он увидел толстяка в незаправленной белой рубашке и широких зеленых шортах, пожирающего сосиску длиной в фут. Между пухлых пальцев он держал еще пару сосисок, и Вилли он показался фокусником на сцене, демонстрирующим публике предметы, которые вскоре исчезнут.