После этого приделаю уши и состарю лицо, добавив морщин и обвисаний кожи, соответствующих возрасту мужчины. Ну и наконец, раскрашу модель. И вот тогда становится видна общая картина. К счастью, мы много знаем об этом мужчине: волосы у него были темные с проседью, он лысел, а покрытая густым загаром обветренная кожа свидетельствует о том, что он много времени проводил под открытым небом.
– Значит, вы полагаете, что сумеете добиться значительного сходства с оригиналом?
– Я в этом уверена.
– Прекрасно. – Лэтроп взглянул на часы, отодвинул стул и встал. – Я должен бежать домой, иначе не успею приготовить ужин. Однако мне не терпится увидеть конечный результат. Вы управитесь до завтра?
– Надеюсь, что да.
Неожиданно Лэтроп жестом фокусника достал откуда-то папку и положил на стол рядом с Кори.
– Мой трактат о лошадях и мулах, – пояснил он таким тоном, будто лишь сейчас вспомнил об этом.
Он придвинулся вплотную к Кори, нависая над ней. Слишком близко, как ей показалось.
Немного поколебавшись, она открыла папку. Внутри обнаружилась рукопись, полная грамматических ошибок, зачеркиваний и накаляканных на полях дополнений.
– Вы не работаете на компьютере? – спросила Кори.
– Техника мешает потоку мыслей.
– Понимаю.
Похоже, мысли и впрямь текли по страницам бурным потоком. Настоящий словесный понос, подумала Кори.
Лэтроп заискивающе улыбнулся:
– Но вы ведь обещали причесать текст, помните?
Кори замялась:
– Э-э… С удовольствием отредактирую вашу статью, но в таком виде я с ней работать не могу. Извините. Сначала ее нужно напечатать.
От Лэтропа повеяло холодом.
– Прошу прощения, но вы сами предложили мне помощь.
– Я не отказываюсь от своих слов, – ответила Кори. – Но я же не секретарша! Пожалуйста, попросите кого-нибудь набрать статью, а потом принесите мне. Иначе я над ней всю ночь просижу.
Ни слова не говоря, Лэтроп схватил папку и вышел за дверь. Сила его негодования была так велика, что напряженная атмосфера сохранилась в лаборатории даже после его ухода.
18
Подскакивая на ухабах проселочной дороги, джип въехал в ворота ранчо, сделанные из двух древесных стволов с поперечной перекладиной наверху, в середине которой был прибит чуть скособочившийся череп длиннорогой коровы породы техасский лонгхорн. Пыльная подъездная дорожка вела к ранчо, построенному из кирпича-сырца и окруженному высокими тополями и оградой из жердей.
Шериф Уоттс припарковал машину на тенистой площадке рядом со старым прицепом для перевозки скота и вылез из машины. Кори последовала его примеру. Задняя дверца распахнулась, и адвокат-историк Фонтейн тоже выбрался из автомобиля. Хотя он не узнал реконструированное лицо, Уоттс пригласил Фонтейна на всякий случай, рассчитывая на его обширные познания в области местной истории.
– Спросим у деда, – сказал Уоттс Кори. – Он прожил здесь всю жизнь, целых восемьдесят лет, и память у него как у слона.
– Так мило, что вы привлекли к расследованию свою собственную семью, – ответила Кори.
– Они будут только рады поучаствовать в этом.
Уоттс поднялся по деревянным ступенькам широкого крыльца, открыл дверь и прошел на кухню. Казалось, помещение застыло во времени и не менялось с середины пятидесятых годов, но при этом сверкало чистотой и не выказывало никаких признаков солидного возраста. Линолеум с узором из разноцветных прямоугольников, занавески с ковбоями и лошадьми, округлые очертания холодильника «Фриджидер», плита с хромовой отделкой – не кухня, а музей стиля модерн середины века. |