— Но это будет завтра. А до завтра еще целая ночь. Ночь, которую мы можем быть вместе. Даже если я завтра уйду. Все равно.

— Все равно… — эхом откликнулась Луита…

Они лежали на траве, а далеко в вышине горели одинокие звезды.

— Видишь? — спросила Луита, — вот та, совсем маленькая звезда рядом с серебряным ковшом. Ее зовут Луита. Так же как и меня. Когда ты будешь далеко — смотри на нее, согревая взглядом — тогда и мне будет тепло. Слышишь?

— Слышу, — отозвался Эдвард.

— А если я умру, то мой дух не уйдет к Вуниту. Он превратится в маленький лучик и полетит туда, к звезде. — Луита положила голову Малейну на плечо, сорвала травинку.

— Он будет лететь долго, очень долго, ведь до нее далеко. Но когда-нибудь все-таки долетит.

— А что потом?

— А потом он отразится и полетит обратно, на землю. И через много-много лет снова родится девочка, и ее опять назовут Луита.

— А с моим именем звезды нет, — священник пошевелил прядку волос, погладил висок. — Даже святого нет. Мама меня в честь дедушки назвала. Он аббатам был, она хотела, чтобы я тоже аббатом стал. Только какой из меня управитель. Я вот даже с собой справится не могу, не то, что с городом.

— Ну и все равно, — бросила девушка. — Кому это нужно — с собой справляться. Давай лучше на Луиту посмотрим, чтоб ей теплей стало.

Они лежали на траве, глядели на звезду. И где-то высоко-высоко два взгляда переплетались, и дальше летели обнявшись. К далекой замерзшей звезде.

Узкая пирога неслышно скользила по зеркальной поверхности воды. С самого утра, не было ни ветерка, и даже трепетные осины застыли в мертвенном оцепенении. Здесь, ниже по течению, река уже не журчала на перекатах — похожая на великанскую ленивую змею, она растекалась плавными изгибами, плескала негромко в прибрежных корнях, лоснилась черной чешуей торфяной воды. Иногда лодка обгоняла одиноко плывущий лист кувшинки. На одном из листов, скосив на людей неодобрительный взгляд золотистых глаз, примостилась бородавчатая древесная лягушка. Совсем не похожая на фрога, своего большого брата, рептилия скорее напоминала скособочившегося и уменьшенного человека. Время от времени лягуха переплетала тонкие, изящные, с присосками на концах, пальцы, разевала в глупой ухмылке широкую пасть и, вибрируя отвислым кожистым небом, квакала. Громкий, по-своему музыкальный и вызывающий дрожь звук подымал в воздух стаи оголодавших комаров.

Но уже через секунду все снова замирало, скрывалась за поворотом неодобрительная лягушка, отставали настырные комары, и лодка дальше мчалась по ровной глади. Малейн расслабленно развалился на дне пироги.

— И как он умудряется не свалится… — думал Эдвард, разглядывая гребца, сидящего на носу. Иннеец, присев на корточки орудовал широким веслом. Полированная лопасть стремительно ныряла в воду и через мгновение оказывалось с другой стороны, успевая подправить и подтолкнуть верткую лодку.

Тем временем солнце достигло зенита. Недвижный воздух раскалился до предела, и если бы не прохлада, идущая от воды, половина команды уже давно лежала бы в обмороке с солнечным ударом. Малейн наклонился, опустил ладонь в прохладную воду, плеснул пригоршню в лицо, наклонился, собираясь расшнуровать сапоги.

Тяжелая стрела с тупым стуком вонзилась в бортик там, где до этого была голова священника. И сразу же град боевых стрел, с прямыми наконечниками обрушился на пироги. Вскрикнул раненный рулевой. Словно по команде лодки развернулись, и вскоре люди были на берегу. Град стрел с другого берега прекратился. Бледный, и на удивление злой Нели развязал колчан, сдернул с плеча длинный тисовый лук, укрепленный костяными полосками.