На этот раз успокаиваться пришлось гораздо дольше. Ятамо спал, повалившись на кровать. Маленький, скорчившийся в нелепой позе, он был похож на ребенка.

Струба прошелся по комнате, приводя в норму сбившееся дыхание. Все то время, что он обследовал мозг Ятамо, его собственное тело сидело, окаменев, на стуле. Замерла на полувздохе грудь, застыли в судорожном напряжении мышцы. И только сердце, лишь отчасти подвластное мозгу, продолжало гнать по жилам синюю от недостатка кислорода кровь.

— Видимо корабль Ятамо потерпел кораблекрушение, и желтолицый — единственный спасшийся матрос, — размышлял священник. — Действительно, первое воспоминание желтолицего, было то, как он очнулся на берегу то ли моря, то ли очень большого озера… И никаких остатков корабля… Наверное, он несколько дней плыл по морю, держась за деревянный обломок, потом, у берега, его ударило о скалу. Ятамо потерял память, а негативные эмоции, которые были до этого, только укрепили стену…

— Да, именно так! — произнес священник вслух. — До тех пор, пока существует барьер, ничего более достоверного придумать нельзя. А пробиться сквозь такую стену… — Струба покачал головой, усмехнулся в усы. — Во всяком случае, здесь нужны не мои скромные возможности…

Священник подошел к кровати, поправил шерстяное одеяло и сел рядом. Положил руку желтолицему на лоб, усиливая контакт.

Ятамо снился сон. Он лежал на берегу, мелкие волны барашками набегали на ноги, холодили живот. Ярко светило полуденное солнце. В небе плавными кругами парили ястребы. После Смерти гордая птица стала много крупнее и опасней. Длинные изогнутые крылья позволяли ей часами выискивать добычу, а острый клюв и смертоносные когти легко пробивали шкуру грокона. Дул слабый бриз. Ятамо поднялся, ощущая боль во всем теле. Больше всего болела пораненная грудь. Ровно посередине расплылся огромный синяк. Кожа в нескольких местах была сорвана. Соленая вода разъела рану, и та сильно воспалилась. Ятамо огляделся, но вокруг был только мелкий белый песок и пожухлые кустики травы.

Ятамо попытался понять, как он здесь оказался, но не смог вспомнить, даже как его зовут. Только в голове беспокойной юлой вертелось слово «Ятамо».

— Наверное, это и есть имя, — решил он.

Сначала Ятамо шел вдоль берега, собирая яйца и ракушки. Но потом путь преградило гнилое, заполненное грязной водой, болото. Тогда он свернул, и пошел вглубь материка. Плавно потекли долгие дни скитаний по лесу. Желтолицый выкапывал корни, ел насекомых и ягоды, а по ночам спал на деревьях. И все время шел. Почему-то ему не пришло в голову остановиться и сделать себе жилье. Он даже не попытался выломать какое-нибудь оружие.

Ятамо уходил все дальше на север. Вместо невысоких берез и дубов потянулись грандиозные сосны. Начался Тайг. Всего этого путник не знал. Он шел сюда только потому, что в Тайге было довольно прохладно и не водились москиты.

Одинокого странника давным-давно должен был загрызть случайный волк или рысь, но счастливый рок каждый раз спасал его. Пока этой ночью Ятамо не встретил грокона.

У огромных свиней начался гон. В самой первой схватке самец проиграл, и ночью, почуяв чужой запах, подслеповатый грокон пришел в бешенство. Он ринулся в лес, сминая кусты багульника и невысокие деревья можжевельника.

Услышав грохот, Ятамо спрыгнул с дерева, побежал, петляя, надеясь удрать от неизвестного хищника. Но, увидев вдалеке грокона и поняв, что тот не умеет лазать по деревьям, желтолицый забрался на разлапистый явор.

Сон был такой отчетливый, что Струбе казалось, будто это он сам многие недели бродит по лесу, мелькали перед глазами хмурые громады кедров, шумели великанские папоротники, росшие вдоль Пайлуда.