|
За свою жизнь Пёрл побывала в десятках благотворительных лавок в десятках городов, и отчего-то все они пахли одинаково — сладкой пылью, — и она была уверена, что другие ребята чуют этот запах, даже после двух стирок, будто он впитывается прямо ей в кожу. Эта лавка, где Пёрл с матерью откопали в корзинах старые простыни на занавески, исключением не была. Но когда Лекси восторженно взвизгнула, Пёрл посмотрела на лавку новыми глазами: здесь найдется вечернее платье шестидесятых для осеннего бала, медицинская форма для дремотных домашних дней, всевозможные старые концертные футболки, а если повезет — клеша, настоящие клеша, не возрожденное ретро из каталога «Дилии», а реальные клеша, с широченными штанинами, у которых джинса на коленках истерта до полупрозрачности десятилетиями носки.
— Винта-аж, — вздохнула Лекси и благоговейно зарылась в вещи на вешалке. Вместо блузок и хипповых юбок, которые всегда покупала ей Мия, Пёрл добыла груду чудны́х футболок, юбку из старых «ливайсов», темно-синее худи на молнии. Она показала Лекси, как читать ценники (по вторникам полцены — зеленый, по средам — желтый), а когда Лекси нашла подходящие джинсы, Пёрл мастерски отколупала оранжевый ценник и поменяла его на зеленый, с уродского полиэстерного блейзера восьмидесятых. Под командованием Пёрл джинсы подешевели до 4 долларов, весь ее пакет — до 13,75 доллара, и Лекси так возрадовалась, что заехала в автокафе «Вендиз» и купила им обеим по «фрости». — Эти джинсы прямо для тебя созданы, — отплатила ей Пёрл за доброту. — Они были тебе суждены. Лекси подождала, пока шоколад растает на языке. — Знаешь что? — сказала она, полуприкрыв глаза, словно четче фокусируясь на Пёрл. — К этой юбке отлично пойдет полосатая рубашка. У меня есть старая, могу отдать. Дома Лекси вытащила из гардероба полдюжины рубашек. — Видишь? — сказала она, разгладив на Пёрл воротник, аккуратно застегнув одну-единственную пуговку между грудей, в режиме минимальной скромности, как в тот год носили все старшеклассницы. Развернула Пёрл к зеркалу и одобрительно кивнула. — Забирай. На тебе смотрится миленько. Мне и так одежду девать некуда. Пёрл запихала рубашки в пакет. Если мать заметит, решила она, скажу, что они тоже из лавки. Она сама не знала, почему решила, что мать не одобрит наследование старых тряпок Лекси, хотя Лекси они и не нужны. Мия, отправляя вещи в стирку, заметила, что рубашки пахнут «Тайдом» и духами, а не пылью, что они свежие, будто поглаженные. Но ни слова не сказала, а на следующий вечер вся новая одежда Пёрл лежала в изножье постели аккуратной стопкой, и Пёрл с облегчением перевела дух. Несколько дней спустя в кухне Ричардсонов Пёрл, облачившаяся в одну из рубашек Лекси, заметила, что Трип снова и снова искоса на нее поглядывает, и с крохотной самодовольной улыбочкой поправила воротник. Трип и сам не знал, отчего косится на Пёрл, но поневоле замечал песочные часы наготы, открытые рубашкой: голый треугольник под ключицами, голый треугольник живота с неглубокой впадинкой пупка, прерывистые вспышки темно-синего бюстгальтера над и под единственной застегнутой пуговицей. — Хорошо сегодня выглядишь, — сказал он, словно только что ее заметил, и Пёрл густо порозовела, до самых корней волос. Трип, кажется, тоже смутился, будто сознался в пристрастии к совсем отстойной телепередаче. Сплин это ему с рук не спустил. — Она всегда хорошо выглядит, — вмешался он. — Иди ты, Трип. Впрочем, Трип, по своему обыкновению, раздражения брата не заметил. — В смысле, особенно хорошо, — пояснил он. — Эта рубашка тебе идет. Подчеркивает глаза. — Это рубашка Лекси, — выпалила Пёрл, и Трип ухмыльнулся. |
