— Ласси, если папа спросит, скажи, что я размяться пошла.

— А мне с тобой можно?

— Можно, но не нужно. Лучше в Улики сбегай. Шоколад у меня в сумке возьми — порадуй девчонок…

Никому и ничего я не расскажу. Пусть все остается, как есть. Пусть мучится нелепыми сомнениями Сэллер, подозревая меня во всех смертных грехах. Пусть отправляется со следующего почина в лесной лагерь Эн-Ферро, пребывающий в полной уверенности, что его друг успел перед смертью отправить на тот свет своего убийцу.

А я останусь здесь. Даже если королевский посланник уже успел наябедничать наставнику, и с завтрашнего дня мне будет отказано в обучении. Даже если ко мне приставят десяток магов, призванных следить за тем, чтобы я не путалась под ногами у уполномоченных дознавателей. Даже если… А что еще они могут сделать? В самом деле, посадить меня в тюрьму Ордена? Выслать из герцогства?

Значит, нельзя терять времени.

Но что у меня есть? Кристалл памяти, который я стащила из комнаты Салзара, и очередное его заверение в том, что преступник не уйдет от возмездия. Заверение можно было с чистой совестью отбросить — уже довелось убедиться в его никчемности. А вот с кристаллом еще можно было что-нибудь придумать.

— Память, она живая, малыш. Нужно всего лишь уметь до нее достучаться…

У меня в руках сейчас была память. Память четырех стихий. Огня, отобравшего жизнь у моего любимого. Воздуха, который услужливо разносил по комнатам посольства безжалостное пламя. Оплавившейся от пожара Земли. И бессильной что-либо исправить Воды. Но эта память не была живой. Я не могу до нее достучаться, папа. И она ничего не желает показывать мне, кроме мерцающей искорки, исчезающей с поля Судьбы, словно сбитая пешка. Эта память мертва, как и тот, по ком я теперь не плачу.

«Энергетическая съемка событий используется и в обучении. Наставник создает плетение и записывает процесс, ученик настраивается на его образ и подключается к чужой памяти. Входит в фиксированный образ и впитывая в себя необходимые навыки…».

Моя собственная память снова насмехалась надо мной, подсовывая книжные истины. В нашей Школе редко применяли подобную методику преподавания — данный способ изучения плетений был, несомненно, эффективным, но слишком дорогостоящим. Но еще лишь впервые столкнувшись с упоминанием о нем, я задумалась, а нельзя ли таким образом проникнуть в чужое сознание на более глубоком уровне, вытянуть из него не только воспоминание о тонкостях создания чар, но и другие, не связанные с учебным процессом. Спросила об этом у Медведя. Маг тогда не на шутку задумался, а поразмыслив, пришел к выводу, что может быть и можно, хотя он сам о таком никогда не слышал. И если бы сейчас мне удалось настроиться на колдуна и влезть в его грязные мыслишки…

Но эта память была мертва. Ее делали не во время трагедии, а несколько часов спустя, собирали по крупицам на дымящемся пепелище, вытягивали из обуглившихся стен и с боем вырывали у пробивающихся из-под развалин язычков пламени. Делали тогда, когда Неизбежная уже провела непереходимую черту, отделив мертвое от живого. Линия Омсты — так называют Тарские маги эту невидимую грань. Линия Омсты…

Мысль еще даже не успела оформиться, а руки уже принялись за дело. Линия Омсты — живое к живым, мертвое к мертвым. Ее используют, устанавливая контур от нежити. Ее вычерчивают некроманты, взывая к духам умерших, защищая себя от гнева вернувшихся из небытия.