Глаза у Мака сузились, взгляд сделался холодным.

— Подойдем с другой стороны. Допустим, убьют кое кого из наших. Нам это только на руку. Вместо каждого убитого в наших рядах десяток новобранцев окажется. Вся страна в одночасье обо всем узнает, и народ повсюду всполошится. Те, кто колебался, на нашу ст орону перейдут. А удерем отсюда втихомолку, народ прознает, скажет: «Э-э, да они даже боя дать не сумели!» А вся наша трудовая братия уверенность в своих силах потеряет. Вот дадим бой, разнесется о нем молва, и другие забастовщики тоже биться будут, окаж ись они в таких же условиях.

Джим подогнул и вторую ногу, сел на пятки.

— Я просто хотел ясности, вот и спросил. Но согласятся ли ребята биться?

— Не знаю. Сейчас вряд ли. Еще в себя не пришли. А попозже, кто знает. Подкинь им еще одного Бэрка и, чем черт не шутит, вдруг поднимутся. Пьяный Бэрк очень кстати объявился. Сейчас, глядишь, еще кто кровь прольет ради общего дела.

— Мак, если не хватает всего лишь крови, так я сорву сейчас повязку — кровища рекой потечет.

— Чудной ты, Джим, — добродушно бросил Мак. — Все буквально понимаешь.

— По-моему, ничего чудного нет.

— Еще как есть! Помнишь анекдот про даму, что покупала собаку? Она спрашивает: «А вы точно знаете, пес чистокровный?» Владелец ей: «Точно! Ну-ка, Оскар, покажи даме, какая у тебя кровь».

Джим слабо улыбнулся. А Мак продолжал:

— Нет, Джим, свою кровь побереги. Ты в нашем деле сотни ребят стоишь.

— Ничего, небольшое кровопускание не повредит.

Мак беспокойно теребил нижнюю губу.

— Ты видел когда-нибудь, чтобы дрались сразу четыре или пять собак?

— Нет.

— Просто если одну из них ранят или свалят наземь, остальные ее непременно загрызут.

— Ну, и что?

— И у людей порой так же. Сам не знаю, почему. Выходит, док прав. Он мне раз сказал: «Люди ненавидят что-то в самих себе».

— Док — парень славный, но не больно-то помогли ему высокие рассуждения. Они бесцельны, просто замкнутый круг.

— Как бы там ни было, его очень не хватает. Плечо у тебя еще болит?

— Ни капли. Правда, я его пока берегу.

Мак поднялся.

— Давай-ка посмотрим. Снимай куртку.

Это оказалось делом непростым. Мак отковырнул пластырь, осторожно разбинтовал плечо.

— Почти зажило. Только краснота кое-где. Все эти марли я выброшу. До города бы поскорее добраться. Там врачи за дело возьмутся. А сейчас пока чистым лоскутом перевяжу. — Он снова залепил повязку пластырем, долго не отпускал руку, пока пластырь не нагрелся и не «схватил» повязку.

— Может, в городе и дока встретишь, — предположил Джим. — Он больно чудно говорил перед тем, как пропал. Вдруг ему просто тошно стало или страшно, вот он и дал деру — Давай-ка я помогу тебе в куртку влезть. Чего сейчас о доке вспоминать! Если б ему тошно стало, он бы давно от нас откололся. Видел я его и под огнем! Страха он не знает.

В палатку тихо вошел Лондон и остановился. Вид у него был озабоченный, даже испуганный.

— Надо ж, я его чуть не до смерти зашиб. Челюсть сломал. Боюсь, умрет, если доктора не найти.

— Можно, конечно, в город его отправить, но, думается, не очень-то ему там помогут.

— А как его жена разошлась! — продолжал Лондон. Кричит: «Засужу вас всех за убийство! И забастовку вы, дескать, нарочно устроили, чтоб мужа доконать!»

— И то не напрасный труд, — съязвил Мак. — Не очень то этот Бэрк мне нравился. Больно на стукача смахивал. Как там ребята?

— Сидят по палаткам, сбылись твои слова: морды у всех кислые, как у малышей, что леденцов объелись.