— Правда, Мак? Ведь я им все сказал, верно, Мак? Они били, а я на своем стоял!

Мак осторожно взял его под руку, подвел к койке.

— Вот журнал свежий. Посмотри пока картинки, а я поесть приготовлю.

Джим что есть мочи застучал на машинке. Напечатав текст четыре раза, он выложил двадцать экземпляров и, повернувшись к кухне, крикнул:

— Напечатал! Все готово, Мак.

Мак вошел, проверил несколько писем.

— Печатаешь ты здорово! Почти без помарок. Вот конверты — разложи письма. Поедим — напишем адреса.

Мак наполнил тарелки тушенкой и морковью с картошкой, присыпал кружочками лука. Все расселись по койкам и принялись есть. В комнате было сумрачно, Мак включил сильную лампочку без абажура, свисавшую с потолка посередине комнаты.

Когда все поели, Мак сходил на кухню и принес тарелку с кексами.

— Это тоже плоды работы Дика. Я же говорил, что он и женщин использует в политических целях. Этакая графиня Дюбарри в мужском обличье. И не при дворе Людовика XV, а в нашей партии.

— Пошел к черту! — смутился Дик.

Мак взял с койки Джима запечатанные конверты.

— Всего двадцать штук. Каждый надписывает пять. Он отодвинул тарелки в сторону, вытащил из ящика стола ручку и пузырек чернил. Достал из кармана список адресов, аккуратно подписал пять конвертов. Теперь, Джим, твоя очередь. Тебе вот этот пяток.

— А зачем это нужно?

— Может, не очень уж это и важно, но так труднее догадаться, кто писал. Наши письма частенько вскрывают. Вот я и решил легавым жизнь чуток усложнить — адреса разными почерками написать и по разным почтовым ящикам рассовать. Береженого и бог бережет.

Пока Джой и Дик надписывали конверты, Джим убрал со стола, отнес тарелки на кухню, сложил в раковину.

Когда он вернулся в комнату, Мак наклеивал марки.

— Дик, ты с Джоем сегодня моешь посуду. Вчера мне одному пришлось. А я пойду письма отправлять. Хочешь, пойдем со мной, Джим.

— Хорошо, — согласился тот. — У меня остался доллар. Куплю кофе, вернемся — сварим.

Мак протянул руку.

— Кофе у нас есть. А доллар нам пригодится на марки.

Джим отдал ему деньги.

— Ну, все. Я — без гроша. — И последовал за Маком. Они шли по вечерней улице, высматривая почтовые ящики.

— А что, Джой и впрямь не в своем уме? — спросил Джим.

— Еще мягко сказано! Последний раз ему как никогда досталось. Завел он разговор с людьми в парикмахерской, а хозяин взял и позвонил в полицию. Ну, те скоры на расправу. Да Джоя голыми руками не возьмешь. Так они ему дубинкой по зубам заехали, челюсть сломали. Иначе не могли утихомирить. Забрали, посадили. Не знаю, как уж он умудрился со сломанной челюстью говорить, только, видать, он и доктора тюремного начал обрабатывать. Доктор наотрез отказался лечить «красную нечисть», и пролежал Джой без ухода и лечения трое суток. И с того дня у него еще больше завихрений. Упрячут его, думается мне, скоро в психушник. Немудрено: столько по голове колотили.

— Жаль беднягу, — проронил Джим.

Из пачки писем Мак выбрал надписанные разным почерком.

— Эх, если б Джой мог язык попридержать. Возьми Дика, к примеру. К нему не придерешься. А уж он-то боец не хуже Джоя, да только когда смысл в этом видит. Схватят его, к примеру, легавые, так он с ними по-вежливому, обходительно этак, и — глядишь, они уж чуть не лучшие друзья. А у Джоя ума, что у бульдога.

У скверика на площади Линкольна они разыскали четвертый почтовый ящик, опустили последние письма и медленно пошли по брусчатой аллее. Клены уже начали сбрасывать листву. Скамейки были большей частью пустые.