Изменить размер шрифта - +
Если мы приходили к морю, она садилась поближе к воде и часами смотрела на нее, а мы с Фредериком играли рядом или удили рыбу, используя для наживки кусочки моллюсков. Джинни подбирается к воде. Украдкой оглядывается на нас.

— Далеко не зайдет, — говорит Фелиция, и мы смотрим, как Джинни наклоняется и начинает метать в сторону горизонта пригоршни песка и воды. На душе у меня легко и спокойно.

— Она вымокнет насквозь, — бормочет Фелиция.

Я встаю, подхожу к Джинни, поднимаю ее и сажаю себе на плечи. Это оказывается для нее слишком неожиданно, поэтому она не сопротивляется. Наверняка так делал бы ее отец, да и Фредерик тоже. Усаживаю ее поудобнее и бегаю с ней на плечах вдоль кромки воды, изображая из себя коня. Я видел, что так делают отцы. Она смеется и хватается за мои волосы. Мне нравится слушать ее смех. Он звучит словно против ее воли, будто смеяться она не хочет, но и сдержаться не может. Мы скачем взад-вперед вдоль побережья, пока я не выдыхаюсь. Джинни подается вперед и хватается за мою шею. Мне на кожу веет ее дыхание, она не прекращает смеяться. Я снимаю ее со спины и кручу вокруг себя. Вдруг она изгибается, точно угорь, и впивается зубами мне в руку, у основания большого пальца.

— Мелкая негодница, — говорю я. — Я тебя поколочу!

Она смеется еще сильнее и нагибает голову, чтобы укусить меня еще раз, но я не позволяю. Я думаю, что если так продолжится дальше, то она скоро расплачется, поэтому опускаю ее на песок и подвожу обратно к Фелиции.

— Что за человек был Гарри Ферн? — спрашиваю я. — Почему ты вышла за него?

Она берет Джинни к себе на колени и наклоняется к ней.

— Он был очень милый, — отвечает она наконец. — Пришел и сказал, что хочет на мне жениться. Я удивилась, потому что это было в высшей степени неожиданно, но он очень сильно хотел на мне жениться. Отцу Гарри не понравился, но он ничего не сказал. Гарри собирался на фронт, и мы поженились.

Она умолкает и отворачивается, совсем как я недавно. На щеках у нее медленно проступает румянец.

— Он был милый, Дэниел. Тебе бы понравился. Ты ведь знаешь, тогда все торопились успеть как можно больше.

Румянец становится гуще. Я впервые думаю: она уже не девочка. Она побывала замужем. Конечно, я это знал, но теперь я это чувствую и заливаюсь румянцем, как сама Фелиция, на меня накатывает темная, болезненная волна, словно кровь возвращается в онемевшую ногу. Мне кажется, будто я вижу ее тело сквозь одежду.

— А теперь впереди целая вечность, — говорит Фелиция. — Джинни, не суй в рот.

Я смотрю, как она возится с ребенком. Она явно хочет сменить тему, и я тоже.

— Раньше я рыбачил с этих скал, — говорю я и вспоминаю времена более поздние, более серьезные, когда в дело шли не кусочки моллюсков на самодельных удочках, а настоящие удочки с крючками и наживкой, и приходилось стараться, чтобы поймать рыбу, а потом отнести ее домой и вызвать улыбку у матери.

— Я знаю. Вы с Фредериком. — Она чертит на песке кораблик для Джинни. — Я всегда вам завидовала. Рыбачить мне хотелось больше всего.

— Так ведь ты и рыбачила. — Вспоминаю ее силуэт вдалеке, как она с сачком и ведерком идет к нам с Фредериком, сидевшим на скалах.

— Не скажи. У вас были удочки. Вы ловили рыбу по-настоящему.

— Больше я, чем Фредерик. Для него это была игра.

— Помнишь, однажды ты позволил мне насадить наживку тебе на крючок? Фредерик сказал, что я побоюсь насаживать, но я не побоялась. Когда ты забросил удочку, и на нее попались три макрели, ты ее вот так резко дернул, чтобы выбросить их на берег.

— В Гвидден-Рокс водится много макрели.

Быстрый переход