— Уже поздно, — говорю я, когда мы приближаемся к дому.

— Надо тебе отделаться от этой козы.

— Она не моя, чтобы ее продавать.

— Спроси у Мэри Паско. Деньги от продажи ей наверняка пригодятся.

— Не могу беспокоить ее такими вопросами.

— Тогда я сама приду ее повидать, — заявляет Фелиция с внезапной решимостью. — Если нужно, найму сиделку. Нет, не возражай, Дэн. Долли права, хотя и кажется, будто неправа. Подумай, что скажут люди, если с Мэри Паско что-нибудь случится.

15

Следует применять любую хитрость, чтобы ввести неприятеля в заблуждение.

Невозможно поверить, что такое бывает: каждое новое утро лучше предыдущего. Море спокойное, несколько лодок держат путь через рыболовные угодья. Я занимаюсь козой и курами, потом подхожу к краю возделанного мной участка. Сегодня я разобью новую грядку, понемногу начну вторгаться в землю, которая раньше принадлежала лишь папоротникам да куманике. Ничейная земля. Почему бы не затребовать ее обратно? Я работаю, повернувшись спиной к солнцу, и мне почти что жарко. У срезанного папоротника и черной земли резкий запах. Время от времени я выкапываю камни, которые лежат в земле, будто картошка, и отшвыриваю в сторону. Хочу очистить эту землю.

Фелиция собирается поручить Джошу присмотр за котлом. Он обрадуется такой работе, а кроме того, мне не придется ходить туда вечером и утром. Это непрактично. Мне и тут работы хватает. Я смогу завести еще кур и накопить денег от продажи яиц. Смогу прокормить себя, да еще чем-нибудь приторговывать. Смогу здесь жить.

Кажется, будто все эти месяцы я проспал.

Наверное, они с Джинни уже встали. Интересно, едят ли они яйца, которые я принес? От этой мысли я чувствую голод, прерываю работу, кладу одно из утренних яиц в кастрюлю и пристраиваю ее на решетке над огнем. Когда оно сваривается, я выплескиваю воду и очищаю яйцо, перебрасывая из руки в руку, чтобы не слишком обжигало. Хлеба нет. Я вминаю в яйцо холодную картофелину, а сверху солю. Быстро съедаю и хочу еще. Солнце светит прямо в дверной проем, поэтому я наливаю кружку крепкого чаю, приваливаюсь к косяку и пью. Море на востоке все сияет, так что больно смотреть. Закрываю глаза и цежу чай по глоточку, поэтому не замечаю, как над дроком колышется шляпа доктора, пока он меня не окликает:

— Дэниел!

Знакомый голос. Он отдает приказы. Распоряжается жизнями.

Если заснешь на посту, могут расстрелять. Никак не нащупаю винтовку. Если выбросишь оружие, могут расстрелять. Но это доктор Сандерс, он приветственно поднимает тросточку, проходит по тропинке и останавливается передо мной. В другой руке у него черная сумка. Я пожимаю ему руку и делаю шаг в его сторону. Он стоит передо мной в твидовом костюме, на вид все такой же старый. Такое же усталое, с хитринкой, лицо, что и прежде. По моим подмышкам струится пот, а сердце колотится. Я отступаю в сторону, так что он смотрит прямо на солнце и щурится.

— Нехорошо, Дэн, — произносит он знакомым голосом, как будто мы в кухне у моей матери, а я работаю помощником садовника. Как будто войны и не было. Но я складываю руки и по-бычьи наклоняю голову, чтобы взглянуть на него. Хочу сказать, как ему повезло, что при мне не оказалось оружия. Нечего подкрадываться к полусонному. Если пристрелят, пеняй на себя.

— Что нехорошо? — спрашиваю я.

— Мэри Паско целую зиму пролежала больная, и никто не послал за мной, — говорит он напрямик. — Я только вчера об этом услышал. Нехорошо. Я думал, ты знаком со мной достаточно, чтобы заглянуть ко мне.

Удивляюсь, как это доктор Сандерс не знает о вещах, о которых во всем городе судачат уже несколько недель. Совсем как Деннисы. О происходящем вокруг они знали не больше, чем какой-нибудь младенец.