— Когда Джинни подрастет, можешь сделать для нее удочку, — говорит Фелиция, вставая. — Она проголодалась. Пора возвращаться.
— Да и мне пора. Козу подоить.
— Да, конечно, — произносит Фелиция с каким-то испугом, будто бы позабыла про мою жизнь.
Когда мы выходим на дорогу, я вижу знакомую фигуру. Долли Квик. Наверное, идет из церкви или в церковь. Я несу Джинни и вижу, как колючие глаза Долли зыркают на меня, на Фелицию, на девочку и опять на меня. Лицо ее не смягчается. Джинни усталая и сердитая и вместо того, чтобы улыбнуться Долли, отворачивается и утыкается лицом мне в плечо. Долли Квик сжимает губы.
— Спасибо большое, что побыли с Джинни вчера вечером, — говорит Фелиция, опять-таки чересчур пылко и как-то натужно. — Ей очень понравилось. Да, Джинни?
Джинни не отвечает.
— Язык проглотила, — угрюмо произносит Долли, вытаращившись на меня.
— Дэниел наладил котел, и тот теперь ревет на славу. Назавтра будет полно горячей воды, стирай — не хочу.
— Понятно.
Джинни по-прежнему вжимается лицом мне в плечо. Я слышу, как она посапывает.
— Она устала, — говорит Фелиция. — Набегалась по берегу.
Долли не обращает внимания на эти слова. Вместо этого смотрит прямо на меня и сообщает:
— Был разговор после службы. Мэри Паско надо показать врачу, а то и сиделку приставить. Нехорошо, что она там одна, и нет женщины, чтобы о ней заботилась.
— Я о ней забочусь.
— Надо полагать, Дэн Брануэлл, — многозначительно произносит она. — Ты живешь в ее доме, ухаживаешь за ее курами, копаешь ее огород.
— Дэниел живет не в доме, — перебивает Фелиция. — Он живет в дворовой постройке. Да, Дэниел?
— Верно.
— А что она делает, если ей что-нибудь понадобится ночью? — вопрошает Долли. — Что ни говорите, ей нужна женщина, пускай хоть бы заглядывала. А еще лучше отвезти ее в больницу.
— Я могу заходить и присматривать за ней, — говорит Фелиция, сразу догадавшись, что я не хочу там больше ничьего присутствия.
— И ребенка водить к заразной больной? Если Мэри Паско целую зиму хворала грудью, может быть, у нее чахотка. Это же надо придумать, ребенка таскать!
Она кивает на меня головой и говорит с явной враждебностью, не заботясь о том, что подумает Фелиция. Наверняка знает, что Фелиция в ней слишком нуждается, чтобы идти на ссору.
— Пусть он подыщет себе жилье в городе, а за Мэри Паско будет надлежащий уход.
Я ничего не говорю. Прижимаю к себе Джинни — пожалуй, слишком крепко, ведь Джинни этого не любит. Она изгибается и вырывается. Долли Квик протягивает к ней руки, и Джинни выскальзывает прямо в них.
— Ах ты моя девочка! Совсем мокренькая! Потрогайте-ка ее юбочку, миссис Ферн, вся насквозь!
— Переодену, когда придем домой.
— В это время года надо поосторожнее. Детки могут простудиться. Я своих всегда одевала в шерстяное до конца мая.
Говоря это, она ласкает Джинни и отворачивает ее от меня.
— Если хотите, могу забрать ее к себе. Так ближе. Переодену ее, обсушу у огня.
— Нет, — говорит Фелиция, — очень любезно с вашей стороны, но сейчас мы ведем ее домой.
Вот и все, думаю я. Разрыв. Мое лицо остается бесстрастным. Я не протягиваю рук, чтобы забрать Джинни, пусть идет к матери. Но шагая рядом с ними, мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, как смотрит нам вслед Долли Квик, и догадаться, какое у нее выражение лица.
— Уже поздно, — говорю я, когда мы приближаемся к дому. |