Просидев минут десять в полнейшем бессилии, она поднялась и пошла в комнату. Муж лежал на диване и читал книгу.

Кира вытащила из-под кровати чемодан, достала из шкафа сумку с мелочами и посмотрела на мужа.

— Ну я пошла? — неуверенно сказала она.

Он отложил книгу и кивнул:

— Да, разумеется. Удачи тебе!

— И тебе, — прошептала Кира. — И еще раз прости, что так получилось.

Не глядя на Володю, она быстро вышла из комнаты. У входной двери услышала что-то подобное рыку. Или стону. Или… Это было нечеловеческим звуком. Сердце оборвалось. В комнату к свекрови зайти не решилась.

Выйдя на лестничную площадку, услышала крик Веры Самсоновны:

— Сыночек!

Слышать остальное было невозможно — она схватила сумку и чемодан и, не дожидаясь лифта, бросилась вниз по лестнице. Чувствовала себя при этом преступницей. Нет, даже не так — убийцей.

От дома бежала, как от чумного барака. А когда устала и остановилась, поняла, что не знает, куда идти. Позвонить Мишке? Нет, невозможно — трубку может снять жена, что тогда? Да и к чему дергать его поздним вечером, что изменится? Села на скамейку и снова разревелась. Ну и поехала в отчий дом, в Жуковский. А куда деваться?

В электричке тряслась как осиновый лист — теперь предстояло еще и объяснение с родителями. А это куда хуже, чем объяснение с мужем и свекровью — точнее, бывшим мужем и бывшей свекровью.

Отец, военный человек, привыкший к режиму, уже спал — ложился он рано. А мама уже на пороге, внимательно глядя на дочь, сразу все поняла, но задала вопрос, еще предполагавший надежду:

— Поссорились с Вовой?

Кира зашла в квартиру, сняла плащ и туфли.

— Мам! Можно чаю и бутерброд? Очень хочется есть. И еще — если можно — давай не сегодня? — почти взмолилась она. — Пожалуйста!

Мать погрела ужин — макароны, тушеное мясо. Поставила на стол квашеную капусту:

— Ешь, витамины.

Кира ела молча и жадно и на мать не смотрела. Удивилась своему аппетиту — ну надо же, а?

— Чаю, мам! Если не трудно.

Молча выпили чаю.

— Кира! — наконец сказала мать. — Вот как мне сегодня спать ночью? С какими мыслями, дочь? Что думать, когда я вообще ничего не знаю? А мне, между прочим, завтра работать! Не молчи! Я же чувствую — что-то серьезное! Не просто поцапались, да?

— Не просто, — кивнула измученная Кира. — Если бы просто поцапались, мам… Ты же знаешь, мы почти не ругались. И уж не скандалили точно, Вовка человек спокойный и неконфликтный. Только я его не люблю! Разлюбила. Хотя нет, не любила никогда. И это сейчас, точнее, почти два года назад, я поняла. Так поняла, мама, что жить вместе уже невозможно. Невыносимо, мамочка! Все невыносимо — слушать его голос, есть за одним столом. Спать с ним, мам! Извини.

— Что же делать, Кира? Такой был удачный брак! И папа…

— Что — папа? — взорвалась Кира. — Это моя жизнь, правда? Или мне слушаться папу? Я, кажется, большая девочка и сама вправе…

— Оставь, Кира! — перебила мать. — Ты ж его знаешь. Без бури не обойдется. Ну что поделать — переживем.

Мать было жалко. Она искренне любила зятя, ценила его и считала, что дочери крупно повезло: приличная семья, хорошая свекровь, квартира в Москве. Нормальная жизнь. Они были спокойны за Киру. И конечно, очень ждали внуков — пора, дочери уже к тридцати — что они медлят?

Кира никогда не жаловалась родителям на мужа. И вдруг… Может, они чего-то не знают? Надо дожить до утра.