«Ясно, — думал Бразерхуд, разглядывая дом с противоположной стороны улицы. — Ясно, что все преимущества зрелого возраста, стажа и опыта для меня грозят обернуться нулем». Он попытался вспомнить, кого именно из мифологических героев прокляли, даровав видеть последствия своих дурных советов. Дом стоял в тихом живописном уголке, каким изобилует Челси, в глубине плохо видного через ограду сада. В его благородной ветхости было что-то упадническое, а от облупившейся штукатурки веяло меланхолической апатией. Бразерхуд несколько раз прошелся мимо, изучая верхние окна, прослеживая, не видно ли поблизости церкви. На четвертом этаже было освещено и затянуто шторой мансардное окно. Пока он смотрел, за шторами промелькнула человеческая фигура, промелькнула так быстро и в таком отдалении, что непонятно было, мужчина это или женщина.

Он в последний раз оглядел улицу. В калитку была вделана медная кнопка звонка. Нажав ее, он выждал, но недолго. Он толкнул калитку, та, скрипнув, отворилась; войдя в сад, он затворил калитку. Сад оказался нетронутым островком английской природы, с трех сторон огороженный стенами. Ничто не возвышалось, не нависало над этим островком, и пространство оставалось открытым.

Шум от транспорта чудесным образом стихал здесь. Асфальтированные дорожки были скользкими от сырых опавших листьев. «Дом», — повторял он про себя. «Дом» — это Шотландия, Уэльс. «Дом» — это взморье, чердачное окно и церковь неподалеку. «Дом» — это аристократка-мать, бравшая его с собой в красивые дома. Он миновал статую — женщина в плаще, обнажающая каменную грудь навстречу вечернему осеннему свету. «Дом — это концентрические круги фантазий, а если размотать, в центре — истина». Кто это сказал — Пим или он сам? «Дом» — это клятвы нелюбимым женщинам. Входная дверь при его приближении раскрылась. Молодой человек заметил его еще издали. Его куртка покроем своим напоминала мундир. Позади него на фоне темных обоев сверкали позолотой нуждавшиеся в реставрации зеркала и канделябры. «Парнишку его зовут Стегвольд, — докладывал ему старший полицейский инспектор Беллоуз. — Рассказал бы я о нем, да стесняюсь как-то».

— Сэр Кеннет у себя, сынок? — любезно осведомился Бразерхуд, вытирая ноги о циновку и скидывая плащ.

— Что сказать ему?

— Мистер Марлоу, сынок, просит уделить ему десять минут конфиденциального разговора по вопросу, интересующему обоих.

— Откуда? — спросил молодой человек.

— Его избирательный округ, сынок, — ответил Бразерхуд, по-прежнему любезно.

Юноша быстро взбежал по лестнице. Бразерхуд окинул взглядом холл. Странной формы шляпы. Позеленевшая от времени ливрея. Головной убор, точь-в-точь напоминающий каску гвардейца. Фуражка армейского резервиста с гвардейским значком. Синяя китайская ваза с воткнутыми туда рассохшимися теннисными ракетками. Парнишка вновь появился на лестнице и засеменил вниз, придерживаясь рукой за перила, видимо, не в силах одолеть искушение присутствовать при встрече.

— Он примет вас сейчас, мистер Марлоу, — сообщил молодой человек.

Вдоль лестницы были развешаны портреты каких-то свирепых мужчин. В столовой стол был накрыт на двоих, но серебра на нем было столько, что хватило бы для целого банкета. На буфете стояли графин и блюда с холодной мясной закуской и сырами нескольких разновидностей. Лишь заметив две грязные тарелки, Бразерхуд понял, что трапеза окончена. В библиотеке пахло плесенью и керосином. Три стены огибала галерея. Половина балюстрады отсутствовала. Керосинка была вдвинута в камин, и перед ней на вешалке сушились носки и кальсоны. Спиною к вешалке стоял Кеннет Сефтон Бойд.