|
Запирали в карцере с книгой, и, пока не вызубришь, не расскажешь наизусть отрывок, из карцера не выйдешь. Чем больше провинность — тем больше учить. Я Шекспира читал, и Гёте, и Шиллера. Гомер — это настоящее мучение. И ваших тоже знаю — Пушкина, Чехова. — Чехов — прозаик, сэр, — заметил Павел, поднимаясь и отряхиваясь. — Да, — кивнул сержант. — Мне он тоже никогда не нравился. Пошли спать, а то как бы не устроили нам тревогу за три часа до подъема… Когда они уже поднялись на освещенное крыльцо своей казармы, сержант придержал Павла за руку: — Слушай, Писатель… — Казалось, он чего-то смущался. — Да, сэр. — Ты забудь, что я там тебе говорил. На плацу. Забудь, слышишь! Это я так… Ерунду всякую нес… — Да, сэр. Понял, сэр. Сержант секунду смотрел Павлу в глаза, потом отвел взгляд и пробормотал: — Зря… Это все чертовы звезды… Тревогу устроили за полтора часа до подъема. Взвыла сирена над штабом, в казармах вспыхнул свет, замигал нервно. Загудели вызовами матюгальники громкоговорящей связи, и вялые дежурные, встрепенувшись, закричали, срывая голоса: — Тревога! Одновременно во всех казармах взметнулись крыльями отброшенные одеяла. Заскрипели, раскачиваясь, двухъярусные койки, сбрасывая с себя людей. Многоголосая, многоязычная ругань заглушила рев сирены. Павел скатился с кровати, еще ничего не понимая, еще толком не проснувшись. Кинулся к своей тумбочке, на которой была сложена форма, с кем-то столкнулся, чуть не упал. — Быстрей! Быстрей, черти! — орал сержант Хэллер, уже когда-то успевший одеться. Или он не раздевался на ночь? — Три минуты до построения! Павел наклонился к своим ботинкам и невольно охнул от резкой боли, пронзившей одеревеневшие после ночных упражнений икры. — Сколько вас можно ждать! — бесновался сержант, раздавая подзатыльники бегущим мимо него, застегивающимся, заправляющимся на ходу бойцам. — Сказано было, что планируется тревога! Ну что за идиоты! Стучали по полу окованные подошвы форменных ботинок, царапали пластик покрытия. Старшие групп и командиры отделений выкрикивали имена подчиненных, проверяли, все ли на месте. Бойцы выбегали на улицу, строились в шеренгу на площадке перед казармой. Павел, запутавшись в шнурках, никак не мог обуться и с горьким отчаянием понимал, что снова он в числе последних. — Быстрей, Писатель! — надевая штаны, мимо на одной ноге пропрыгал к выходу Шайтан. — Полторы минуты до общего построения! — Сержант с ненавистью смотрел на мешкающего Павла. В казарме они остались вдвоем. Все остальные ждали их на улице. Павел зло выругался, досадуя на себя, пеняя на невезение. Ну почему так получается? Он же не хуже других был в учебке. Укладывался во все нормативы. Никогда никуда не опаздывал. А здесь! Как нарочно! Он выпрямился, подхватил ремень, бросился к двери. Сержант отвесил ему подзатыльник, едва не сбив с ног, придав ускорение. Они выбежали на крыльцо, и рота приветствовала их свистом. — Нале-во! Бегом, марш! — рявкнул сержант, не дожидаясь, пока Павел займет свое место в строю. — Ускориться! Быстрей, черти! Быстрей! Минута до построения! Ритмично громыхая ботинками по бетону, они идеально ровной колонной мчались на плац. |
