Калашников хмыкнул и заерзал в кресле, пытаясь найти положение поудобнее. Вопросы Миноуи и Макарова сбили его с толку. Может быть, подумал Калашников, я все-таки сделал что-то не то? Но ведь пять раз пересчитывал, пять раз! Нет, твердо решил Калашников; ошибка исключена.

    – Давайте высказываться, – предложил Гринберг. – А то мы до второго пункта и к вечеру не доберемся!

    Неожиданно для Калашникова Макаров снова поднял руку:

    – Можно я? Надо к Артему помощника приставить, вот что. Не обязательно боевого робота, но чтобы кто-то его контролировал. Я же ему в тот вечер много чего рассказывал, со слов Ями Хилла, в том числе и про подпоясников, а толку? Меня он не слушает, так может хоть официального помощника слушаться будет?

    Слушаться, усмехнулся Калашников. Хорош «помощник»! А кстати, разве Макаров мне что-то про подпоясников рассказывал?

    Калашников наморщил лоб, припоминая сумбурный разговор на развалинах Кремля. А ведь точно, рассказывал! Дескать, Ями Хилл на каких-то сектантов жаловался, которые машин на дух не переносят, и потому никак невозможно на них нормальный компромат составить – отбирают всю записывающую технику еще на орбите. Вот вам и подпоясники.

    Семен Лапин поднялся на ноги и многозначительно откашлялся.

    – Теперь я скажу, – провозгласил он и взмахнул крепко сжатым кулаком. – Нельзя так, Артем Сергеич! Запомни – нельзя!

    – Да я уже и сам понял, – раздраженно огрызнулся Калашников. – Что нельзя, понял. А вот почему нельзя – до сих пор не понимаю!

    – Не понимаешь? – сурово переспросил Лапин. – Вот этого – не понимаешь?

    Комната уплыла в темноту, и Калашников снова очутился в до боли знакомом конференц-зале. Прямо перед ним корчился в судорогах похожий на маленького динозавра броневерец; его длинные когти скользили по глянцевому каменному полу, из приоткрытой пасти вырывались жалобные всхлипы. Калашников сморщился и попытался отвернуться – но вдруг понял, что не чувствует больше собственного тела. Да что же это такое, подумал Калашников.

    Эрэс у его ног громко всхлипнул и перестал шевелиться.

    – Не понимаешь? – донесся из пустоты громовой голос Лапина.

    Калашников снова почувствовал под собой кресло и тут же вцепился в подлокотники. В ушах его по-прежнему звучал предсмертный всхлип броневерца.

    – На самом деле его удалось спасти… – пробормотал Калашников, прекрасно понимая, что говорит ерунду. Броневерец получил смертельную рану, и причиной тому послужила речь Звездного Пророка. Его, Артема Калашникова, речь.

    – Чего примолк? – участливо спросил Лапин.

    – Понял, – выдавил Калашников и опустил голову. – Если бы не мои роботы… если бы меня тоже убили… черт, как же я сразу не подумал!

    – Плохо, – веско произнес Лапин. – О других думать надо, не только о себе.

    Надо, мысленно согласился Калашников. Да только не всегда получается. Казалось бы, все просто – «не бей, не подставляйся, не зевай!»; а на деле постоянно то подставляюсь, то зеваю. Хорошо хоть массовых убийств за мной, в отличие от Макарова, не числится.

    – Виноват, – пробормотал Калашников и тяжело вздохнул. – Готов понести заслуженное наказание.

    – Ну, раз готов, – пробасил Лапин, – тогда выбирай и неси.