— Сама удивляюсь. — Лара кивнула на чемодан: — Мы уезжаем. Счастливого отдыха, дорогая.

В машине Сид молчал. В отличие от Пламена он выглядел сонным и мрачным. Курорт остался позади, шоссе поднялось на холм, откуда открывался вид на синее озеро и дремлющие в густой зелени особняки. Солнце уже взошло, но повсюду еще блестела роса — алмазная россыпь, украсившая праздничный убор земли.

— Чудесные все же здесь места, — вздохнула Лара. — Интересно, чей указующий перст послал меня сюда и кто из высших затейников организовал нашу встречу?

— Серж Бонован, — в один голос откликнулись мужчины.

— Пока его не канонизировали в святые угодники, я поставлю свечу Деве Марии. В Домском соборе. Ради таких редких праздников, таких ослепительных вспышек и крутится лента серенького и вроде бессмысленного бытия.

— Меня тоже преследует странное чувство — будто происходит что-то очень важное, — сказал Сид. — Мне не удалось уснуть, и когда я увидел Пламена, то почувствовал облегчение… Понимаете? Ну не должны мы были расстаться просто так! Не может быть у длинной, запутанной истории простенький конец.

— И я подумал то же самое! Вскочил, схватился за голову: нельзя же так! Съездил вчера парню в ухо, получил от него зуботычину и гуд бай! Он родился и вырос за те годы, пока мы медленно шли навстречу друг другу. Мы все-таки шли, Лара! Мы поняли, что больше тянуть нельзя.

— Это ты понял, а я слепо неслась куда-то на привязи у интуиции. Она волокла меня, словно хозяйка за ошейник упирающуюся собачонку… Отлично, что ты прихватил Сиднея. Мы успеем посидеть в ресторанчике. Или…

— Именно. Или, — согласно кивнул Пламен. — Все уже решено, синьора Решетова. Позвольте вашей интуиции и дальше волочить вас за ошейник. Только теперь поводок из рук этой не очень надежной дамы перехватил я.

В открытые окна салона врывались потоки воздуха, взлохмачивая волосы, овевая упругой волной лица, надувая парусом рубашку Пламена и взметая флагом лазурный шарф Лары. У всех троих был такой вид, словно они спрыгнули с парашютами и теперь летели навстречу земле. Чудесной, загадочной, полной открытий — той, на которую они еще не ступали.

Глава 18

Анжела хворала. Через неделю после Пасхи она почувствовала себя слабой, разбитой, отлеживалась, пила корвалол, слушая музыку. А потом — потеряла сознание. Врачи в местной больнице промыкались десять дней, собирая анализы, делая снимки. При этом значительно переглядывались и обменивались латинскими терминами. Больную показали прибывшему на консультацию из Краснодара профессору. У того, кажется, сложилось определенное мнение, и он поделился им с матерью больной, поскольку других близких у нее не было.

Анжелу выписали. Марья Андреевна сходила в церковь, заказав службу за здравие дочери и расставив свечи всем святым угодникам, в том числе и целителю Пантелеймону. После совершила дальнюю поездку в селенье к знахарке и вернулась с мешочками трав, из которых аккуратно готовила настои.

Июль подходил к концу, стояла страшная жара, в открытые окна влетали огромные зеленые мухи. Анжела лежала на высоких подушках и смотрела на бледное, словно выгоревшее море, высоко поднимавшееся к горизонту. Слушала Рахманинова и Толкунову, вперемешку. А еще — мечтала. Думала о том, как здорово было бы спуститься на пляж, тайный, дикий, где частенько за валунами обнимались они с Сашкой, разбежаться, разбрызгивая ногами прохладную упругую воду, и кинуться в нее… Плыть, плыть, плыть, чувствуя, как возвращаются силы, как легко дышит грудь… Плыть к диску заходящего солнца и раствориться в нем… А еще она вспоминала о писателе Александре Грине, придумавшем чудесную сказку про Алые паруса.