Я снова поражался, какими разными оказывались все эти люди, созданные и вскормленные пустыней. Сахара — безжалостная пустошь из песка и скал, в которой кое-где встречаются мирные воды и пышные ветви кроваво-красного оттенка, когда зацветают пальмы и кактусы; и все же укромные уголки найдутся даже в самом захудалом и перенаселенном городке в оазисе. Вот основа чувства порядка, общего для всех кочующих пустынных племен. Снаружи угрожает Хаос, сомнительная Судьба. В племени, в лагере, в семье, в шатре должна царить гармония. Вот почему мусульманин делит свой мир на зоны войны и зоны мира. Мусульманская архитектура обеспечивает приюты спокойствия посреди городского шума. Мусульмане создали философию, которая помогает приспособиться к реальности, не отвергая фактов. Вот в чем принципиальная разница между христианином и мусульманином и особенно — между мусульманином и прозападным евреем, который так много сделал, чтобы изменить великий механизм нашего существования. Своими «социальными экспериментами» и своей теоретической физикой он мог привести нас только к самоуничтожению. Араб понимает это; вот что позволяет ему реалистически оценивать своего старого друга, еврея. В остальном у него больше общего с родственничком-семитом, чем различий. Вот единственное ироничное развлечение, которое можно выжать из суеверных расовых представлений араба. Он цепляется за эти суеверия с гордым безумием, хотя они — скала, о которую разбиваются даже самые прекрасные умы, стремления и желания. Подобно уроженцам Новой Гвинеи, он создал религию самоуничтожения и бесконечного поражения. Иногда этот араб кажется мне благородным в донкихотском сочетании здравого смысла и безумных, фантастических видений. Возможно, духовные корни Дон Кихота сокрыты в какой-то мавританской пустыне — там, чтобы выжить, нужно сойти с ума.

Эти люди нежны и мягкосердечны. Они заботятся друг о друге. В конце концов, однако, пустыня оставляет слишком много возможностей для абстрактного мышления, особенно когда это касается внешнего мира. Пустыня неизбежно превращает тебя в отшельника — все твои мысли свободны и просты. Отшельник, проведший в пустыне десять лет, приходит на главную городскую площадь. Он говорит: «У меня есть сообщение». Люди собираются вокруг него. Они посылают своих друзей, чтобы те пригласили других друзей. Они ждут, терпеливо, но с возрастающим волнением. И когда все собираются там и почтительно умолкают, отшельник смотрит на них и улыбается. «Любите друг друга», — говорит он.

Возможно, город усложняет проблемы. Город, в конце концов, сложный организм, прекраснейшее создание человечества. Как человеческая математика может описать город? Сложности города отражают сложности Божьего мира. И все-таки кочевник наделен ясностью видения, которой никогда не обретет городской житель. Именно поэтому наши города должны взлететь; таков лучший из двух миров.

— Тут у тебя все не в плепорцию, Иван, — говорит миссис Корнелиус. — Как в любых больших местах. То же самое было, когда мы попали в Дартмур. Или в Йоркшире. Полутшаешь какие-то новостишки и тут же их раздуваешь.

После этого я снова задумался об отношении к христианам, скажем, арабов-ваххабитов или о том, как казаки воспринимают евреев. Возможно, именно поэтому я чувствовал такую крепкую связь с пустыней. Степи или baria’d — неизменные картины всегда оказывают на разум сходное воздействие.