— Как нам добраться до Чикаго, мистер Микс?

— Я знаю только один способ, — иронично ответил мой смуглый товарищ.

Итак, в обществе Джейкоба Микса я снова вернулся в эту захудалую дикую местность, в этот неведомый край отчаяния и безнадежности — в приют железнодорожных бродяг. Три ночи спустя, когда мы приближались к Чикаго, я зарос бородой и дрожал от озноба, из носа у меня беспрестанно текло и я не мог отыскать кокаин, чтобы избавиться от худших проявлений болезни. Теперь во мне бы никто не признал замечательного юного гения, представившего свою итоговую диссертацию в Петербурге и поразившего весь институт, где приветствовали мое невероятно развитое и сложное видение Земного Рая, которое при помощи здравого смысла и доброй воли могло стать реальностью. И что же вместо этого? Я опять превратился в gendzl. Gey vays… Es dir oys s’harts. Es dir oys s’harts, Esme. Эти meshuggeneh hint!

Я снова в вагоне для скота!

Глава третья

Как хорошо вознаграждаются повиновение и посредственность! Теперь я с этим смирился, но в молодости подтверждения данного правила меня всегда удивляли. Униженный и павший, я вынужден был снова положиться на свою сообразительность. Я не стыжусь этого. Мне нечего скрывать. Это не значит, что я никогда не ценил тайну частной жизни. Женские сплетни нередко основаны на отдельных сенсационных предположениях — а к каким результатам они приводят! Разве можно подбрасывать сплетникам новые материалы? Только однажды, после того как мы добрались до Чикаго и узнали из газет (о, какая ирония!), что Мейлемкаумпф и, несомненно, моя возлюбленная уже уехали в Лос-Анджелес, — Джейкоб Микс задал вопрос о моей невесте, который мне показался неподобающим. Мне пришлось немедленно заставить его замолчать. Я не сомневался, что Эсме убедила мистера Мейлемкаумпфа проводить ее в Калифорнию, чтобы отыскать меня по адресу, который я сообщил прежде, до ее посадки на корабль. Впрочем, ирония случившегося никак не отменяла серьезности ситуации. Мне нужно было добраться до Эсме как можно скорее. Что ей могут сообщить? Только то, что в последний раз обо мне слышали, когда меня арестовали за бутлегерство, и что мои вещи обнаружили среди пожитков каких-то бродяг? Эсме могла подумать, что я умер, что меня переехал грузовой поезд, когда я направлялся в Нью-Йорк. Что она сделает после такого ужасного потрясения? Мне было страшно даже думать об этом. Я вспомнил, как поступила другая моя Эсме. Потерянная, уверенная, что ее предали, она стала шлюхой анархистов, слишком развратных, чтобы носить благородное звание казаков. Она говорила, что трахалась столько раз, что у нее появились мозоли во влагалище. Она стала игрушкой моих худших врагов. Я не мог не представлять, как мою милую девочку совращают злобными словами некие новоявленные клансмены, которые уже поклялись отомстить мне. И есть ли месть слаще, чем надругаться над самым дорогим для человека существом? Я уже много знал о человеческой злобе. Я видел почти все ее проявления, особенно во время войны с большевиками. Я думал, что мой разум не выдержит еще одного подобного потрясения.

Частью этих соображений я доверительно поделился с мистером Миксом, который предположил, что настолько точное повторение ситуации маловероятно.

— Если кирпич однажды упал тебе на голову, это не означает, что ты — человек, которому на голову всегда падают кирпичи.

Должен признаться, такая простая мудрость показалась успокоительной; возможно, моя симпатия к негру объяснялась удивительной способностью этого человека: он помогал мне вновь обрести разум, когда я, подобно множеству чувствительных творческих людей, временно утрачивал самоконтроль.

Следующие попытки позвонить дружище Хеверу или как-то иначе раздобыть деньги на проезд до Лос-Анджелеса закончились неудачей — нас арестовали.