|
Я почти никогда не мог позволить себе билет в премьерные кинотеатры с хорошими залами; чаще всего я посещал заведения, где самыми большими звездами были Кен Мэйнард или Хут Гибсон, а приключения полковника Тима Холта считались «первоклассными». Там я увидел Тома Микса и оценил то, как он представлял самые благородные черты англосаксонской расы. Он действительно был Рыцарем Прерий! Теперь наконец я понял значимость и влияние современного синематографа. Моим идеалом оставался Гриффит — я с искренним сопереживанием в течение двух часов смотрел, как Лиллиан и Дороти Гиш разыгрывали печальную историю «Сироток бури»; я плакал горькими слезами на «Сломанных побегах», в старом зале миссии Канзас-Сити, где стояли неудобные церковные скамьи. Я посмотрел фильм три раза, и мои собственные трудности показались ничтожными по сравнению с трагедией «Китайца и девочки», так удивительно разыгранной Ричардом Бартелмессом и Лиллиан Гиш. На днях я увидел ее в фильме ужасов того толстого актера, Лоутона. Она была единственным светлым пятном во всей этой картине. Всем нам иногда приходится идти на компромиссы. Я не обвинял ее. Я и сам нередко шел на компромиссы летом 1924 года.
Я добрался до Сильверадо. К тому времени сентябрьские ночи стали холодными, а моя тоска по Эсме обратилась в непрестанную боль. Она была уже привычной, как голод, жажда и бессонница, — я больше не чувствовал ее. Я приспособился к трудностям. Я пережил их великое множество. Это помогло мне погрузиться в своеобразную интеллектуальную спячку. Мой мозг дремал, выполняя лишь те функции, которые были абсолютно необходимы для повседневного существования. Всякий, кто повстречал бы меня в те дни, мог решить, что перед ним — всего лишь молодой бродяга. Я ничем не отличался от всех прочих жалких и ничтожных изгоев 1920‑х, которые толпами скитались по североамериканскому континенту. Но и тогда я не стал музельманом. Непризнанный, я хранил в глубине души маленькую искру. Мой дух оставался прежним. Какой смысл устраивать тарарам из всего этого? О некоторых вещах лучше забыть или, если забыть нельзя, не говорить. Некоторые вещи только возвращают людям проблемы. Человек должен брать от жизни все лучшее. Никто не станет проклинать его за это. Конечно, у всех есть обязанности по отношению к другим, но как можно помочь другим, если ты не помог себе? Понимаете, в данном случае не хотят давать никаких послаблений. И именно социалисты заставляют меня молчать об этом. Red tsu der vant. Я не стыжусь. К чему нам полагаться на слова каких-то никчемных хасидов? Каких-то болтунов? Не существовало никаких доказательств того, что якобы произошло в Соноре. Это был красивый городок. Я возражал против самой идеи, но другие взялись за дело. Забор построили из черного чугуна, а кусты оказались кедровником. Именно это я помнил. Именно это я говорил им. Опрятные небольшие лужайки простирались там, где некогда пьяные золотоискатели валялись в лужах собственной блевотины. Северная Калифорния никогда не была для меня удачным местом. Даже мое соглашение с агентами Уильяма Рэндольфа Херста по делу Томаса Инса состоялось в южной части штата, хотя я поклялся хранить молчание обо всем, что связано с семьей Херста, и поэтому не стану ничего добавлять. Я только скажу, что уже не надеялся вернуть свою прежнюю жизнь и потому стал всего лишь инструментом, действовавшим вне морали. Это случилось 20 ноября 1924 года. Я получил полное прощение и гарантию работы (если мне когда-либо потребуется «честная работа») на студии «Космополитен». Я не думаю, что стоит описывать унизительные обстоятельства моего путешествия по американскому континенту. Иногда приходится позабыть о совести. Иногда приходится продавать то, что поистине ценно. Я не стыжусь этого. Я храню свою казацкую душу. Я выживу, чтобы мои собратья, эти славянские герои, которые ждут пробуждения всех наших мужчин, также запомнили, как выжить. |
