Но здесь не было вещей, которые я покупала себе сама. Разве что всякая мелочь вроде лака для ногтей или сережек — они оказались здесь потому, что мать сказала: «Знаешь, это тебе пойдет», а может, это сказал Кловис. Или Египтия. Или Хлоя их подарила. Как я любила когда-то свои игрушки. А теперь я переросла их, и вот сидят они, бедняжки, и ждут доктора, который никогда не придет и не поиграет с ними. Мне стало так грустно, что из глаз снова хлынули слезы. Вы же знаете, как часто я плачу.
Я уже поняла, что он за мной не пошел, поэтому сидела на тахте, продолжая лить слезы. Потом снизу послышались звуки пианино — мелодия, взрываемая синкопами. В нее удачно вписался очередной раскат грома.
Я вытерла лицо ярко-зеленым платком из бронзового ящика и опять спустилась вниз. Пока он не кончил, я стояла в южной части Перспективы и смотрела на его атласные волосы, летавшие над клавишами, как будто погрузившись в музыку, он в ней нырял. Потом он встал, обошел пианино и улыбнулся мне.
— Я настроил.
— Я же тебя об этом не просила. Я хотела, чтобы ты поднялся со мной.
— Нужно еще кое-что прояснить, — сказал он. — Будучи человекоподобным, я вполне самостоятелен. Если ты хочешь, чтобы я сделал что-то конкретное, скажи об этом со всей определенностью.
Я отвлеклась и прослушала.
— Что ты сказал?
— Нужно было просто сказать: пойдем со мной наверх. Я бы оставил пианино и последовал за тобой.
— К черту все! — закричала я. Ничего я не хотела, ничего мне надо. Это значило только то, что мои переживания начали выхлестываться наружу.
Его лицо застыло, глаза стали сатанинскими.
— Не смотри на меня так, — сказала я. Лицо его прояснилось.
— Я говорил тебе об этом.
— Переключение мыслительного процесса? Я тебе не верю.
— Об этом я тебе тоже говорил.
— Да разве ты можешь об этом знать?! — закричала я.
— Я все о себе знаю.
— Да ну?
— Иначе я не мог бы функционировать.
— Тогда матери ты, должно быть, понравишься. Знать себя — это так важно. Из нас никто не знает. Я не знаю.
Он терпеливо смотрел на меня.
— Значит, чтобы ты выполнял мои желания, — сказала я, — нужно отдавать тебе приказы?
— Не обязательно приказы. Скорее инструкции.
— Какие же инструкции давала тебе Египтия в постели?
— Все эти инструкции я уже знал.
— Откуда?
— А как ты думаешь?
И это, скажете, не человек?
— Египтия красива. Ты способен оценивать такую красоту?
— Да.
— Зачем ты навязался на мою голову?
— Ты говоришь так, будто жалеешь об этом.
— Завтра я отошлю тебя обратно к ней. К Кловису. — Что я такое говорю? Почему не могу остановиться? — Ты мне не нужен. Я ошиблась.
— Мне очень жаль, — тихо произнес он.
— Ты об этом сожалеешь? Что можешь меня осчастливить?
— Да.
— Ты хочешь всех сделать счастливым? — воскликнула я. За окном снова загрохотало. Дом задрожал — или это меня трясло? — Кто же ты, по-твоему? Иисус Христос?
Молния. Сполох. Гром. Комната закачалась перед глазами, а когда выровнялась, он стоял передо мной и легонько придерживал за плечи.
— У тебя какая-то психологическая травма, — сказал он. — Если ты скажешь какая, я постараюсь помочь.
— Это ты, — проговорила я. |